Мальчик строит из себя воплощение робости - это внезапно; первым порывом - дать ему по рукам и отвернуться к стене; это было бы забавно; кажется, что после свинца в голове уже ничего не будет - страшнее или проще, - это не имеет значения; все равно никогда ничего не изменится. Будь мальчик блондином, брюнетом, длинноволосым или коротко постриженным, стройным или заплывшим жиром, старше или младше - да, я впадаю в крайности, - ничего никогда не изменится. Что нужно, чтобы сменить декорации ебаного происходящего?
Разве окружающие в принципе влияют на мою чертову жизнь. На образ мыслей. Мышление. Привычки. На неизменный остывший кофе по утрам - на прикроватной тумбочке; на две с половиной пачки сигарет в день; на то, что до сих пор больно вкручивать шарик на кольцо в носу; на неизменную ночную тоску; на мучительные кумары на утро после каждого приема; на то, что холодно. Всегда. Это внутри.
Мальчишка продолжает изображать целку без намеков на любую, даже самую скабрезную и пошлейшую двусмысленность; вряд ли меня можно обмануть; на инстинктивном уровне вижу - не нравлюсь. Не доверяет. Это его проблемы; обводит кончиками пальцев контур рисунка на плече - это так мило; фрик-шоу, местный зоопарк, выставка антропоморфов - кто больше? Выдвигаю себя на аукцион.
- Я и не собирался тебя развлекать.
Голова забита ненужной информацией до завязки; кажется - все вознамерились помешать мне ВИДЕТЬ, все вознамерились помешать мне СЛЫШАТЬ, все хотят, чтобы я составлял свое понимание, основываясь только на личностных ощущениях - и ДА, я буду так поступать. И ДА, вопрос насчет изменений остается риторическим - я их не хочу. Просто настолько привык им задаваться, что в последнее время, оставаясь без мыслей, по инерции получаю внутрь головы только его; подумать только - когда-то в детстве я серьезно думал о том, чтобы стать рьяным католиком. Безумно привлекала вся эта эстетика на грани фола; до сих пор помню все, что читал на эту тему - да и вообще все, что читал; нет, не обладаю феноменальной памятью, просто все самой откладывается в голове, отказывась из нее уходить; в каком году было построено здание ратуши в Мюнхене. Сколько лет было Жанне Д'Арк, когда ее убили. Сколько стрел в теле святого Себастьяна на картине Гвидо Рени. Кто иллюстрировал гравюрами "Саломею" Уайльда. Почему Германия проиграла Вторую Мировую. Как получить формальдегид из метанола. Как сыграть "пляску смерти" на фортепиано.
Нахуя мне знать все это в тридцать два года? При постоянной работе руками, которая не требует особенного интеллектуального развития - только чувство меры и вкуса, - при ебанутой жизни недомаргинала-наркомана, занимающегося моральным и физическим онанизмом день ото дня все больше?
Мальчик, чего ты пытаешься добиться? Чего, черт возьми?
От внезапной тоски хочется взвыть и уткнуться лицом в гладкую простынь.
Но, черт возьми, продолжаю упрямо и упорно смотреть; что мне это дает? Я задаю слишком много вопросов. Слишком, слишком много... Я должен быть безучастным и безразличным; сделайте-мне-инъекцию-бесчувствия, - помогите мне избавиться от внутренних конфликтов... НЕТ, НЕ ПОМОГАЙТЕ МНЕ, ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!
Мне.. Может быть.. Должно быть... Никому не должно; никому ничего не должен; лицо приобретает обычное выражение - квинтессенция талантливой театральности, - смесь высокомерия, презрения и невнятного дамского каприза; когда-то в детстве я серьезно думал о том, чтобы стать камнем...
Материалом для постройки мартеновских печей; кирпичом, который ляжет в кладку концлагеря; булыжником, который разобъет голову нерадивому и невнимательному прохожему; в детстве я имел странные желания. Сейчас ничего не изменилось.
Тяну в ответ и вторую руку; ногтем вывожу на коже в разрезе распахнутого халата что-то невнятное; что ты будешь думать теперь? Что буду думать я? Что будет происходить дальше?
Можно успокоить себя; заверить в том, что температура, что болен - поэтому позволяю подобное и себе, и ему; но какого черта? Давать себе поблажек нельзя. Прощаю это себе только в двух состояниях - и в относительном одиночестве. Мальчик рядом - не помеха; значит, надо обеспечить себе точку невозврата - либо уебаться, либо напиться. Не факт, что в таком состоянии после подобного я выживу, но рискнуть стоит.

(Я любил Вольфганга уже потому, что он... он был враг, Мышонок... Потому что его стройное гибкое тело облекала черная униформа самого лютого из существовавших вражеских подразделений... но и не только поэтому... Я любил его, потому что в битве за нашу крошечную страну на Северном море за несколько дней бессмысленного сопротивления пали два моих брата – один в первый же день войны получил пулю в сердце, посланную, быть может, рукой Вольфганга; другого взяли в заложники и замучили до смерти на какой-то ферме – его пытали, и вопли, доносившиеся из раскрытого окна, должны были вынудить его товарищей сдаться...)
Когда-то читал Реве, соотносил его слова с собственной ментальной составляющей; пришел к выводу, что во многом похожи - хотя, конечно, он ниже меня на порядок, - разумеется, как и все остальные, - я никогда не успокою свою самооценку; я не стремлюсь к этому; она мне нисколько не мешает; мальчишка напряженно и - ?Испуганно - жмется, отклоняясь куда-то в сторону; нет, я не смогу вырвать тебе сердце - во-первых, мне не хватит физической силы, а во-вторых, не хочу ломать ногти; кулуары скрывают в своих тревожных тенях невесомые угрозы; кажется, ты хранишь свой пульс под ключицей, как диковинную экзотическую игрушку; кажется, что вплетаешь чужие мысли в собственные косы, а свои забиваешь ногами до полусмерти; чертов отчаянный мальчик. Чертов малолетний, отчаянный мальчик..
- Не собираюсь - и не подразумеваю; как только решу, сразу же подробно расскажу тебе о значении этого слова - со всеми самыми скабрезными подробностями и мелкими деталями.
Опять накатывает желание спать; желание язвить в ответ при этом не отступает - все еще чувствую неприязнь к навязчивости мальчишки, к его детской непосредственной самоуверенности; черт возьми, здесь ТАК поступать могу только я; тем не менее, его внезапные и нетипичные порывы немного сбивают с толку - хотя, ребенок - что с него взять; устал, невыспался, возможно - голоден; скорее всего - одинок до неприличия... Все-таки, мы чем-то похожи. Но я не хочу об этом думать. Пока.
Слишком плохо, чтобы себя контролировать; слишком ясно, что будет дальше, что будет позже - чтобы позволять себе безрассудства; потом будет еще хуже, одна часть снова начнет давить другую, что делать - не буду иметь понятия; никакие колеса и никакие врачи давно не помогают, а толстый слой ментальной ваты между собой и окружающим пространством просто так пропадать не собирается; если для тебя, мальчик, это просто развлечение, то для меня - чертов серьезный выбор...
От которого зависит, буду ли я спать, буду ли я с кем-то говорить, буду ли выходить из дома, буду ли работать; буду ли способен завтра же выгнать тебя из этой квартиры - или просто зависну, уставившись в одну точку, на двое суток; что вообще будет со мной - и будет ли в принципе, в чем я откровенно сомневаюсь. Иногда быть мной безумно хуево; безумно, безумно, до отвращения, паники и ужаса безумно хуево.
Осторожно и медленно запускаю пальцы в его волосы, прижимая его голову к своей груди; не знаю, что за внезапные материнские чувства - слишком не похоже на меня, судя по всему, она снова берет верх; омерзительно. Мне нечего с собой поделать. Я УЖЕ потерял контроль.
Зря, все-таки, не придушил его в том гребаном сочленении безликих домов; зря вообще пошел сегодня куда-то; я не знаю, чего ожидать, мне действительно весьма плохо - и я не вижу в этом никаких позитивных сторон; может быть, я не туда смотрю? Укажите мне пальцем. Ткните меня туда, где они есть.
Если, конечно, меня не наебывают с классификацией основных человеческих жизненных принципов...

Когда-то часто думал о самоубийстве. Всерьез. Привлекала АНТИэстетика: занимался self-destruction. Активно, робко, несмело; может быть, мечтал о том, что когда-то кто-то заметит, когда-то кто-то заставит перестать; разумеется, ослушался бы. Устроил истерику, срываясь на крики о том, что НИКТО НЕ ИМЕЕТ ПРАВА ЗАСТАВЛЯТЬ МЕНЯ ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ, о том, что ЭТО ВООБЩЕ МОЕ ЧЕРТОВО ДЕЛО И КАЖДЫЙ, КТО ПОСМЕЕТ В НЕГО ВМЕШИВАТЬСЯ, МОЖЕТ НЕ РАСЧИТЫВАТЬ НА ТО, ЧТО ВЫПУТАЕТСЯ БЕЗ УВЕЧИЙ; о том, что ВСЕМ ВСЕГДА БЫЛО ПОХУЙ. Всем и всегда. И если кто-то будет это отрицать - признает свою вину.
С детства вбивали в голову, что даже при крайней феминности внешности нельзя показывать собственную слабость; и да, черт возьми, малолетняя машина, настроенная на точное выполнение однозначно поставленных заданий, я выполнял все так, как надо, без излишних сантиментов; иногда, когда все ложились спать, стоял на подоконнике - падать было невысоко, но тем не менее, - и тогда становилось по-настоящему страшно; без фарсов и трагикомедий - по-настоящему, это была одна из сильнейших эмоций детства, - но продолжал молчать. Никому не говорил. Ни о чем. Алекзандер сделал домашние задания. Алекзандер был на занятиях в художественной школе. Алекзандер одет по сезону, не замерзает и чувствует себя замечательно. Алекзандер - полубезумный маньяк в тщедушном теле женоподобного мальчишки, у которого медленно, но верно съезжает крыша от подавляемых эмоций. Но все нормально. Все абсолютно нормально.
- Перебьешься со своими интересами.
Здесь поставил галку в ментальном списке, сказав слово тому или другому - общение всегда было невыносимо трудным; дело не в каком-то помпезном недопонимании - зачем им что-то знать обо мне. Зачем мне что-то знать о них. Я не помогаю с решениями домашних задач. Я не участвую в социальной жизни коллектива. Я не желаю обмениваться лишней информацией. Я не презираем, меня не ненавидят - мое мнение даже учитывается, как радикально отличное от мнения большинства, - меня готовы слушать с удовольствием, потому что у меня всегда есть, что сказать - и я знаю, как сказать это правильно, - я просто не с ними; где-то вне; всех все устраивает. Только больно по-прежнему, и кровопусканием пытаюсь замещать что-то, до названия чего путем составления логических цепочек не дошел, но знаю, что в этом крайне нуждаюсь; по крайней мере, это не так больно, как мучиться от отсутствия недостающих элементов.
Да, всегда выбирал кумирами заведомо увечных; чем-то схожих со мной; к сожалению, все они были эмоциональны, как один - я стремился, пытался развивать это в себе, не понимая до конца, зачем оно нужно, но все равно возникали внутренние конфликты - от них всегда еще больнее, - от состояния деперсонализации и дереализации исхожусь в четырех стенах своего Тесного и Уютного Мирка уже больше пятнадцати лет. От этого нет лекарств. Хитиновая оболочка, призванная защищать, трескается изнутри и режет кожу. Содрать ее с себя не представляется возможным.
Я требую посягательства - и ненавижу его, обрывая все связи, как только вижу хоть малейшие намеки; я требую внимания, я привлекаю внимание - и ненавижу его, стараясь согнуть военную выправку осанки, сгладить характер, уничтожить происходящее внутри. Я.. Я требую любви. Я не требую любви. Я ее не хочу. Зачем мне нужна любовь, если у меня есть собствненое тело, собственные мысли и собственное представление об этом мире. А утолить естественные потребности можно и без этой увечной детали.
И вот - спустя двадцать - может, чуть меньше, - лет, - встречаю копию себя в том же возрасте; за исключением излишней навязчивости, развязности по отношению к людям и менее - МНОГО МЕНЕЕ, - объемной силы выражения своих эмоций в извне; недо-Я обвивает руками мою шею, всерьез намереваясь разрыдаться на моей груди, а я чертовски не знаю, как поступить, опускаясь во флэшбэки, как в ледяную воду - ежесекундно.
Мое понимание радикально и не признает деталей; единица и ноль - черное и белое, - да, для меня очевидно все то, что происходит снаружи, но закончив с юношеским максимализмом, не стремлюсь публично и эксцентрично выражать собственное мнение по любому поводу, - дорожу своим временем и своими словами. Боюсь, что истончусь и иссякну - отрицаю само понятие "дружбы"; понятие "любви" - тоже; если быть честным до конца - брата тоже так уж безумно преданно не любил; просто периодически трахались, шептали на ухо друг другу какие-то сентиментальные абортариальные нежности и расходились по своим комнатам; каждый думал, что рушит вселенные общепринятых законов, хотя ничего особенного  и не происходило... Не происходит и сейчас.
Что скажешь, Бойл? Что скажешь, Уэлш? Я выбрал жизнь, карьеру, будущее - но все равно в моей жизни есть целая семья синтетических и натуральных друзей; мне уже не лучше - просто поддерживаю должный уровень физического развития; пытаюсь заглущить... Нет, мне не больно. Мне не бывает больно. Ты слышишь, мать? Мне не больно. Ты слышишь, отец? Я большой мальчик. Я уже очень большой мальчик. Постаревший и полумертвый. Но мне все равно не больно.

Отредактировано Алекс Геббельс (2012-02-23 19:17:50)

- Ну и молодец.
Расставлять Принципы По Старшинству под пляску Смерти Камиля Сен-Санса; у мальчишки сдали нервы - давно пора; запрется в ванной, порыдает и успокоится - они по-другому не могут; а я не могу так - какого черта?, - разучился; давно; ты-надеешься-что-у-меня-есть возможность Сорваться сейчас и начать что-то горячно доказывать, уповая на собственную точку зрения и только на нее - я привык быть безэмоциональным; болезнь прогрессирует - метастРазы в мозг, - не имею никакой возможности заниматься чем бы то ни было, пока не почувствую целебного действия посторонних порошков на собственной измученной шкуре; чего ты ждешь, мальчик? Прыгай, вперед - распахни окно; оно выходит на оживленную, грязную улицу - там подобающая публика для твоего феерического падения; просто попробуй, это просто - переступить подоконник, опустить одну ногу - тело перевесит и через доли секунды окажешься на засранном асфальте; я, вероятно, лягу спать, предварительно вынеся твои шмотки на лестничную клетку; приедет полиция - я ничего не знаю; незнакомый мальчишка с другого этажа. При твоей прыти - оттолкнешься и окажешься гораздо дальше, чем было бы при падении конкретно из окна моей квартиры; все очень просто. Никого не заботит. Никого не волнует.
Потому что никого не заботило и не волновало в то время, когда так же стоял я. Одно весомое различие - я боялся. Чудовищно. Чертовски. Эгосолипсизм будоражил внутренности. Эгоцентризм не давал уничтожить вселенную, которой я управляю, на корню.
Он - не боится; максимализм глубоко в нервных центрах; смерть - это модно и пиздато, смерть - всего лишь новое начало; никто не держит и никто не любит. Пошел бы ты, мальчик, нахуй с такими рассуждениями. Я даже не буду искать контекстов - контур обнаженного тонкого плеча против света смотрится достаточно приятно, - не буду искать ПОДтекстов, не буду искать подлежащих, сказуемых... Я вообще не хочу ничего искать. И никогда не хотел. И никогда не стремился.
Внутренняя истерика успокаивается так же быстро, как и начинается; молча отворачиваюсь в противоположную сторону, - потом, передумав, поднимаюсь с постели; чудовищно хочу кофе. Чудовищно мерзну - хотя в квартире, должно быть, жарко. Одеваться не стоит. Слишком комфортно.
Делай, что хочешь, мальчик - это твоя чертова жизнь. Меня в ней нет. И не будет. Поэтому заботить меня ты не имеешь никакого права. Все очевидно.
В чашке - чертов окурок; выругавшись, сливаю воду в мусорную корзину и тщательно промываю тонкий фарфор; пока все нормально. Никакой иррациональности. НИКАКОЙ ИРРАЦИОНАЛЬНОСТИ В МОЕМ ЧЕРТОВОМ ДОМЕ, Я СКАЗАЛ! Никакой.
Я могу сделать тебе больно, если хочешь. Больнее, чем думаешь - и физически, и морально, - это практически мое призвание. Вымещать злость за прошедшее на окружающих людях. Погружать нож в масло сакральных смыслов. Уродовать личность. Уродовать кожу. Я уже ни на что не способен и ничего не умею. Это болезненные, лихорадочные мысли - fever захлестнула с ног до головы. В любой другой момент я так думать не буду. Смесь безразличия, пропитавшейся раствором 3-метилморфина ваты и осознания собственного бессмыслия. Огнеопасно. Чертовски огнеопасно.
Голова болит - ядерно, - подрывает подкорку, - пытаюсь залить воду в чайник и понимаю, что уже полминуты держу его сантиметрах в пяти слева от струи воды, - я ничего не соображаю. Вата становится тяжелой. Смертельно хочется курить. Смертельно хочется прийти в себя.
Еще и этот дурной мальчик. Зачем. Почему на мою голову - я понимаю, карма дурная, с этим ничего не сделать, но все же - если бы не то, что сковывает изнутри - снаружи, - обнял бы себя и заорал, согнувшись в углу кухни - от боли. От непонимания. От осознания своего несовершенство в этом чертовом болезненном состоянии; перед этим ничтожным мальчиком. Мигрень доводит до исступления.
Может быть, сейчас моя голова взрывается изнутри и никакая реанимация мне уже не поможет. Может быть, так умирают - но я не хочу умирать. Может быть... Может быть... Может быть, я уже проклят и спасения ждать не стоит. Обращаю безмолвный взгляд в сторону портрета господина Доктора, нарисованного четыре года назад - с тех пор висит на стене в тяжелой багетной раме, - может быть, Вы мне поможете? Близоруко щурясь и кусая губы, - может быть, Вы?
Но герр Министр Рейхспропаганды молчит и продолжает так же убийственно смотреть, пригвождая к тому месту, на котором стою. Мне чудовищно больно, герр Доктор. Помогите мне это пережить. И выгоните мальчишку из моей квартиры - я не хочу, чтобы хоть кто-то это видел.

Лощеное. Вылизанные чуждым раболепием гениталии Бога. Сумасшедшая усмешка вырезанного с лица рта фарфоровой куклы из материнской комнаты - гленофобия внутривенно; кроме смерти, больше всего боялся стать одним из них - и стал; не контролируя происходящее, действую так,как заложено - спасибо геному; если бы была возможность - я хотел бы войны.
Независимой и безрассудной; нагой, беспринципной войны - где однополчане сношают вражеских детей за углом, а сталь оружия примерзает к рукам; где нет различий между женщинами и мужчинами - за инаковость все одинаково заслуживают смерти. Где ненависть - единственное из испытываемого, а жажда крови берет верх. Где идеалы овладевают мозгом окончательно и бесповоротно, не оставляя путей к отступлению.
Не помню - не знаю, - как так получилось, но чайник вскипает, обжигая паром руки - не помню - не знаю, - когда поставил его на плиту, как зажег огонь, как смог до этого налить внутрь воду - возможно, это и есть долгожданная помощь господина Доктора, чью фамилию ношу в паспорте, в голове и в полумеханическом прогнившем сердце; я доведен до точки невозврата, которая прожигается на максимальную глубину в локтевых сгибах, над ключицами и в основании челюстной кости; это невыносимо. Это просто невыносимо.
В голове - чужие мысли; не знаю, откуда появляются и куда потом пропадают, просто когда опускаю основные темы для раздумий, они всплывают, как давно забытые напоминания в телефонной памяти - сделай это. Этого - не делай. Про это - не забудь. Мой разум настойчиво просит чьей-то улыбки, хотя сам давно разучился заниматься подобными глупостями; давно перестал ловить хоть какие-то положительные эмоции от чувств других, от собственных свершений и собственных успехов; все воспринимается как должное - так не может не быть, - сколько бы не истерил и не терял веру в себя, все равно в итоге прихожу к собственному триумфу - это успело наскучить; это приелось; но фиаско я не терплю.
Мальчишка здесь; не вижу, но чувствую - тихое дыхание и невесомое колебание воздуха; предпочитаю оставлять вопросы неотвеченными - если я сейчас буду заниматься чем-то более сложным, чем автоматическое заваривание паршивого растворимого кофе, вряд ли смогу потом адекватно соображать; клонит в сон. Снова. Чудовищно. Колеса перестают действовать.
Шестеренки раздвигаются против правил - расстояние все больше, мелкие шурупы и гайки вылетают из корпуса, - моя Совершенная Отточенная Машина прекращает достойно функционировать и грозится рассыпаться в бессмысленную и иррациональную свалку жести и свинца; свинец - то, что находится внутри. Жесть - то, чем обит корпус. Посмотри на меня, мальчик - разве я некрасив? Разве пробоины на моем теле - это не то, чем стоит гордиться настоящему иждивенцу всех местных фронтов?
Военное положение - сиреной и отбойным молотком; пальцы вздрагивают, когда сыплю в чашку перец - получилось больше, чем надо, но, черт возьми, кому это помешает - молча придвигаю кофе в сторону мальчика. Мне нечего говорить. Мне не о чем говорить. Мне нечем говорить. Моя речь - сплошной ком спонтанного яда, выплеснутого на того или иного человека из внезапного окружения.
Таких, как я, раньше сажали под замок. Головы таких, как я, приносили на серебряном блюде волоокой Саломее. И всех все устраивало.
Раствориться в окружающих пространствах - одних из многих, - как в вакууме, который ненадолго отпускает в идиотический, полный почти сексуальных переживаний сон, - мне просто больно. Больно так, как не было давно - не знаю, что хуже - физически или морально, но сейчас, судя по всему, одинаково. Изнутри груди взрывается так же, как и внутри головы. Все - из-за появления чертова мальчишки. Я виноват в этом сам. Виноват в этом он. Никто не просил его приходить. Никто не просил меня оставлять его здесь. Все нелогично до абсурда, беспамятства, судорог и слез. Практически. Но большие мальчики не плачут, верно, Алекзандер?..
- Возможно, мы все правы, возможно, нас много, возможно, кто-то расчленил мой разум и заставил довериться чужим рукам, мягко онанирующим податливое и воспаленное самолюбие; не знаю, кто заразил меня пагубным вирусом, но от него люди умирают чаще, чем от чахотки и рака; мне досталась обостренная форма - на грани с шизофренией и эпилептическими расстройствами; никакой кофе и никакие бемитилы с фенаминами не спасают от этого чертового сумасшествия...
- Что это? Это происходит внутри меня, или ты тоже слышишь эти звуки, мальчик - взрывы, выстрелы... Война началась? Боже, как это смешно... Как это смешно... И где мой членский значок, где символика НСДАП на лацкане, где свастика на рукаве? Это безумно смешно; чертова декоративная буффонада...
- Мне просто безумно хочется спать, и с этим ничего не поделать; укол вечного амфетамина, возможно, спас бы меня, но вряд ли это сможет... Сможет... Быть найденным, я не помню, к чему я об этом... Мальчик, я ищу твоих рук - кажется, немного клонит вперед, но вряд ли сможешь меня выдержать; хочешь проверить? Я уже практически.. На пути... Что? Пули? В височных долях, посмотрите в височных долях...
Против воли тело опускается на стул; звон вселенной бьет по мозгам; закрываю глаза - я просто немного посплю, это же никому не помешает, а пули вы можете найти сами... Внутри головы... Они доставляют столько боли, такую чудовищную мигрень... Я просто немного посплю..

Посылая голубые розы по безызвестному адресу, не мог знать, что они вернутся обратно; снилось - возлюбленный, которого никогда не существовало - взращенный на бытовых дамских мелодрамах, утонченный, женственный и слабый, - кончает с собой из-за мнимой невзаимности любви ко мне; помню какую-то подсобку, в которой плачу навзрыд, истерически, стоя на черной коробке из-под роз с нервно связанными за спиной какой-то кружевной ветошью руками; смотря в зеркало, обнаруживаю себя, хоть и по-бабски зареванным, но все так же чертовски привлекательным; в тот момент одет женщиной и точно не знаю, чего хочу, но знаю, как этого достичь; помпезно страдал, изламывая пальцы, то не думал об этом, то погружался в истерические приступы, выводя из себя всех вокруг; они понимали, что со мной не все в порядке, говорили между собой, называя по имени, с которым в редкие моменты удовлетворения ко мне обращалась мать; помню постоянно сползающие чулки, ярко-красную помаду на белых фильтрах сигарет, подобострастность произносимых с придыханием и дымом молитв... Проснулся с тупой болью в голове и очень долго думал.
Это было вчера.
Все слишком очевидно, чтобы пытаться сопротивляться; как если бы при совершении кражи поймали за руку вместе с предметом, который пытался своровать; в данном случае - ворую у самого себя; может быть, уже давно не я и, может быть, уже давно не у самого себя, не задумываться об этом почти физически больно - я знаю, кто не дает, но называть его вслух страшно.
- Не называй его, только не называй его имени!, - Он проснется АНТИфизически, почти неморально и разобьет меня изнутри; знаешь, как больно - битое стекло между внутренними органами; невыносимо. Они извлекли поли из височных долей, оставив после себя загнивающие швы, рваные раны - почему вы никогда не отвечаете за свои поступки... Почему всегда так больно. Почему ко мне вернулись голубые розы в траурной картонной коробке.
- Мальчик невероятно нежен, мальчик скроен из китайского шелка; его руки покрыты сусальным золотом, пальцы оставляют на восковой спине бескровные полосы; до сентиментальной астении романтичен и приукрашиваю происходящее - не знаю, сколько прошло времени, но мальчик, мальчик, ты продолжаешь трепетно обнимать меня - за плечи? - не знаю, проебал свое тело, снова его не чувствую, не знаю, не знаю, НЕ ЗНАЮ.
В подростковом возрасте - когда все это только началось, - помнится, даже написал рассказ про Спящего Лорда - естественно, как же иначе, в роли Лорда выступал сам, - вольная интерпритация сказки Шарля Перро; без гномов, которые казались до отвращения АНТИэстетичными, но с непременным хрустальным гробом, в который предполагалось класть меня во время каждого приступа; когда выходил на улицу, а с мрачного ганноверского неба падал снег, закрывал глаза и останавливался посреди улицы вместе со временем - казалось, что я уже там, снежинки путаются в смоляных прядях, - кстати, всегда мучился от этого чертова цвета волос, опасаясь того, что ношу в себе грязную кровь, пока тетка не просветила насчет племен древних германцев, от которых шел наш чертов род - опасения глупейшие и безосновательные, полные снобизма и расизма, но разве я не имею на это права - господин Доктор бы одобрил, - темные вороны, которыми я решил заменить абсолютно идиотический образ низкорослых гномов, держа в клювах карабины, несут гроб через весь город, через всю страну, через весь континент к Северному морю, где опускают его в ледяную воду... - прекрасных принцев в моих сказках не предполагалось. Молчаливые и гордые Лорды всегда умирали в одиночестве.
Открываю глаза - недомогание, лихорадка не прекратились, - к ним добавилась боль в напряженных пальцах - да, теперь - после тридцати лет, - все приступы всенепременно становятся практически мучительными, потому что сводит мышцы, а нестабильная нервная система реагирует на ЛЮБЫЕ внешние раздражители, - которыми почему-то сжимаю запястье мальчика, впившись в кожу ногтями; разжав пальцы, откидываюсь на спинку стула - какое позорное проявление слабости.. - мальчик растерян и напуган. Неужели хоть что-то может его напугать.
- Прости.
Проведя пальцем по следам от собственных ногтей на запястье мальчика; это больно. Надо отвлечь его внимание - не хочу затрагивать сакральные темы, - до сих пор наивно надеюсь на то, что если сделать вид, что ничего не произошло, никто ничего и не заметит;
- Это больно.
Повторяю свои мысли вслух; чудовищно; напряжено ВСЕ - следует расслабиться, хоть как-то; мальчик тоже чувствует себя не особенно вольготно... Подумаешь - полуобморочное. Подумаешь - заснул. С кем не бывает? (Ни с кем, Ксандер, не бывает).
Настойчиво тяну к себе его руку; прикасаюсь губами к вогнутым ссадинам - надо же как-то разрядить обстановку; разреженный воздух отчетливо пахнет кофе и волнением.

- Не называй его имени...
В алкогольном и наркотическом опьянении, в припадках и помутнениях рассудка - не называй его имени; как бы не было больно, в каком бы состоянии не находился; НИКОГДА: это сочетание букв вызывает внеочередной конец света локального масштаба; сумасшедшие огни начинают свою пляску издалека, даже на расстоянии обжигая замерзшие пальцы; это легко определить - ЭТО когда ночью просыпаешься от холода и понимаешь, что кто-то бродит по квартире, по-хозяйски роется в твоих вещах, что-то говорит твоим же голосом, целует отражение в зеркале, потом - наконец-таки находишь в себе силы открыть глаза и понимаешь, что стоишь посреди коридора, шепчешь что-то вслух и перебираешь старые шмотки в отпертом платяном шкафу; ЭТО когда обнаруживаешь себя рядом с очередной незнакомой блондинкой, которая подобострастно рассказывает о всех твоих преимуществах, видя тебя в первый раз в своей никчемной жизни, лицо мокрое от слез, а простыня порвана в нескольких местах; ЭТО когда просят представиться и понимаешь, что не помнишь ни имени, ни фамилии, руки предательски дрожат, кольца соскальзывают, а увидеть свое лицо не представляется возможным; ЭТО когда все ногти обломаны, а скулы покрыты продольными царапинами, руки изувечены осколками разбитого стакана - в очередной раз, а единственная белая рубашка залита подсыхающей дурно пахнущей кровью; ЭТО имеет много лиц, и все - мои; ЭТО делает мне больно. ЭТО ВСЕГДА ДЕЛАЕТ МНЕ БОЛЬНО.
Я не могу позволить себе быть некрасивым, не могу позволить себе признаваться, объясняться, клясться; не могу позволить себе раскалываться надвое, говоря о том, что мне невыносимо одиноко - это еще одно доказательство собственной слабости; я ебаный солдат сумрачного фронта - мои глаза отлиты из стали, в моей крови - смесь пороха и ледяной крошки; я не имею права на то, чтобы представать перед кем-то - даже перед собой, - не в лучшем свете. Какого черта я должен показывать вражеским армиям свою несостоятельность.
Господин Доктор не любит таких солдат; я хочу нравиться господину Доктору; мои взгляды-ножи (взгляды-на-жизнь) автоматически очищают окружающее пространство; от этого не легче. (Если бы мне дали пропуск, по которому можно выйти из этого делирия, я, возможно, был бы счастлив, если бы вспомнил, как это).
Порезы рубцуются, следы от инъекций со временем затягиваются, следы случайных ночей, истерик и неудач пропадают через определенное количество времени; ОН остается. От этого никуда не деться.
Знаю, что эти внезапные эмоциональные всплески - все как полагается, в лучших традициях жанра - битье посуды, слезы, смех, self-injury, попытки увечить окружающих - последний шанс не дать ему выход; чем чаще подобное происходит, тем больше вероятность того, что смогу запрятать его туда, откуда его даже не будет видно; уже четыре года план не срабатывает. Может быть, я недостаточно жду?
Холеные ручки мальчика отрицают сразу все первоначальные впечатления о его внешнем виде; болезненное ождание скапливается внизу живота и требует высвобождения через сэппуку; продолжаю покрывать поцелуями тонкую ладонь - такими руками нельзя работать; их нужно покрывать тонким слоем серебра, закатывать в формалин и показывать на диковинных выставках искушенной дорогой публике за баснословные деньги; понемногу схожу с ума, понемногу едет крыша - кто бы сомневался; все это практически невыносимо. Неописуемо.
После приступа ощутимо мутит и кружится голова; мальчик что-то спрашивает, смысл вопроса доходит много позже; стоит ли ему о чем-то говорить? - я вижу его в первый и последний раз в своей жизни. Для начала - надо успокоить свою паранойю.
С другой стороны - удар в спину ожидается именно о тех, о ком ничего не знаешь.
- Мне чертовски... Плохо..
Получилось - донельзя развратно; почти приторно; ненавижу себя за подобное - нет, ненавижу себя за многое, даже в больших аспектах, чем те, за которые себя люблю - любить-то могу и без причины, а ненавидеть - на все есть свои reasons...
Перебирает спутанные волосы; очередной сакральный фетиш всех чертовых любовников; он не оригинален; впрочем, задумываться об этом - моветон; я даю им то, чего они хотят. Они дают мне то же самое - со своей стороны. Другой момент - не всегда даюсь без применения силы. Мне всегда доставались слабаки, готовые подчиняться любому мановению моей руки. Это, разумеется, удовлетворяет - но часто задумываюсь: что, если...
Чисто гипотетически - кто-то сильнее меня. Физически, например. Я, разумеется, буду сопротивляться; кричать, вырываться из рук - все как обычно, в лучших традициях местных порно-мелодрам; а если морально? Я буду сломлен. (Иногда хочется чтобы рядом был кто-то кто сможет сделать все гораздо проще. Иногда хочется чтобы рядом был кто-то кто вернет радикально обратно - в детство. Верно, Ксандер? Признаваться себе - сильнейшее из благ. Оно мне не дано. Признаваться другим также не умею и не собираюсь этому учиться).
Подумать только - мальчишка, привязавшийся на улице с неясными целями; теперь из-за него отчего-то так сладостно тянет внутри головы, вращаясь круговоротом по большой восьмерке в груди; мне плохо, мальчик, мне чудовищно плохо - если бы ты знал...
Поднимаю глаза и смотрю в его лицо - непроницаемо и твердо. Как и обычно. Это всегда выдает с головой - несмотря на размер зрачков и состояние сознания; мальчик смотрит в ответ.
У меня есть одна забава, которая очень нравится малолетним развратникам вроде тебя; с кем-то проворачивали что-то подобное, но в роли основного фетиша был револьвер - вам всем хочется почувствовать превосходство. Несмотря на то, что я играю - и при любом несоответствии с моими планами одним движением руки могу свернуть шею.
Обхватываю губами указательный палец; подобие скабрезного и пошлейшего минета с нотами символизма - еще и ладонь в волосах - разве я не мастер создания подобных картин; у мальчика горячие нежные руки. Слишком горячие - в отличие от моего нарушенного кровообращения, из-за которого кожа превращается в лед. Слишком нежные - в отличие от моей вечно сухой кожи и россыпи мелких, почти незаметных шрамов.
Эякуляции, разумеется, не последует, но разве не в этом вся суть игры?; прикрыв глаза, перехожу на другой палец - я люблю чужие красивые руки. Считай, мальчик, что это моя дань твоему благоразумию; благодарность за то, что ты не насадил меня на нож, пока я валялся в бессознанке.

А в детстве мать говорила, что я буду самой красивой девочкой; раз уж у нее не получилось низвергнуть из себя очередную куклу, которую можно будет одевать, красить и сдувать с нее пыль, надо сделать ее из того, что имеется; она отращивала мне волосы, заплетала их в длинные косы; ближе к годам пятнадцати, когда обнаружила, что вторичные половы признаки никак нельзя назвать женскими, смертельно оскорбилась и предприняла те же попытки в отношении брата; тот активно сопротивлялся, и она оставила эту идею - именно от нее унаследовал капризный изгиб губ и истероидный склад характера; еще долго после подобного experience чувствовал, что относятся ко мне не так, как следовало бы - в любой компании; терять мне было нечего. Говорил все открыто. Стал абсолютно другим - вне их компаний и социумов; уважаемым, но НЕ любимым. Слушаемым, но НЕ слышимым. Кого в этом винить? Мать? Самого себя?
Однажды решил сходить к психотерапевту. Это была немолодая итальянка со скорбным лицом и глазами навыкате; очень долго уверяла в том, что все проблемы - из детства, что нужна срочная, долгая, подробная терапия, иначе вскроюсь месяца через два - она. Меня. Уверяла. В том, что я вскроюсь. Месяца через да.
Это было три года назад.
Мне слишком долго вдалбливали в голову, что я не смогу выжить в этом чертовом мире - какое право они имеют? Ненавижу, когда обвиняют в несостоятельности - вероятно, это и есть та вещь, которая практически убивает меня на корню, - я могу изливаться ядом и желчью в ответ сколько угодно, но все равно буду до глубины души (??если она есть) уязвленным - поэтому не переношу морального сопротивления. Не переношу в принципе, когда чьи-то качества превосходят мои. Мой перфекционизм - нагнивающая язва. Он не даст мне спокойно жить.
Извини, мальчик - ответить не смогу, - немного занят; он чрезвычайно удивлен, хоть и пытается это скрыть - разве тебе не нравится? - очень мило краснеет, смущаясь; голова продолжает разрываться бесконечными ударами - ты не чувствуешь то же, что чувствую я? Какого черта? Какого черта вы все так отличны от меня? - Я не хочу, чтобы здесь были подобные мне. "Здесь" - где бы то ни было. Ты не согласен со мной, мальчик?
Вновь перехожу на запястье - и выше; путь дальше представляет собой некоторое неудобство, которое срочно надо преодолеть; рывком дергаю его за руку, усаживая к себе на колени, - и дальше; чуть выше - по предплечью к плавному изгибу плеча; кажется, чертовски увлекся, возможно, делать этого не стоило, но кого я буду слушать? - кого я когда в принципе слушал и принимал его мнение всерьез?; мое болезненное самолюбие запретит мне в любом случае. Пластиковый яркий эгоцентризм, как бездельная игрушка, безвозвратно и одним ударом бьет витрины устоев. Можно, это будет моей Хрустальной Ночью?
Вряд ли ты сможешь что-то сделать; вряд ли что-то будет сделано; не воспринимай это так, как будто мои мимолетные недомогания - вопрос жизни и смерти; приспускаю рукав халата - съезжает вниз по гладкой коже; - без единого изъяна. Можно было остаться в таком же состоянии, и... - нельзя. Никогда нельзя.
Рассудок несравненно и превосходно помутнен; температура, возможно, повысилась - но руки все такие же холодные, - это обидно; желание спать пропало, но ненадолго.
Как мало мне надо для того, чтобы радикально сменить отношение к человеку - я все-таки донельзя доверчивая слезливая сука, - еще полтора часа назад всерьез хотел его удушить и гнал от себя, как вшивую шавку. Теперь - не знаю, что со мной - не знаю, почему так. Ничего не знаю. Знать не хочу.
Разбирательства будут потом - когда это станет воспоминанием, частью флэшбэка, а не реально происходящим действом; когда мальчик покинет квартиру, покинет мою жизнь, которую затронул неловко и мимолетно; когда все будет проще. Но не сейчас.

И insanity, которое периодически появляется в глазах своего зеркального отражения - в этих вечных гипертрофированных зрачках; если бы ты знал, какие лекарства помогают одолеть эту напасть, ты бы поднял подобных мне на смех; все слишком просто, чтобы быть очевидным и слишком сложно, чтобы искать ответы в хитросплетениях сакральных смыслов; чтобы излечиться - или хотя бы ослабить происходящее внутри, - мне нужен покой, обожание и полное понимание; готовность терпеть и не требовать извинений, безоговорочно признавая лишь свою вину; мне нужен тот, кто будет чувствовать, почему что-то я сделать не могу, а что-то, наоборот, стремлюсь - болезненно и рьяно, - пьяно, - если я еще могу к чему-то стремиться; воспаленный суррогат реальности вокруг не дает мне возможности освободиться от плотной и душной ваты своей атрофированной психики.
Это хуже чем первитин; по своему разрушительному действию сравнимо лишь с геноцидом нервных клеток; неловким касанием холодного пальца, через точку на шее прочувствовавшего весь эмоциональный спектр; ощущением чужого дыхания на спине, с которой сняли кожу - влажная сукровица, пропитавшая простыни - выгодная альтернатива любому любриканту; запах его волос вводит в эстетическое оцепенение - синдром Стендаля.
Я возвращаюсь в себя все чаще, как на место преступления; ошибся с постановкой диагноза - скорее, стокгольмский, но я уже ни в чем не уверен; с каждым разом все более ясно пытаюсь оттереть кровь с рук, - слава Богу, чужих, - нет ни возможностей, ни желаний, - только сострадание окружающих, да пропади оно пропадом, к чертовой ебаной матери; когда это кому-то помогало; особенно - в таких щекотливых темах, как искупление прошедших грухов; вряд ли можно выехать на чистом энтузиазме; невозможность проникновения внутрь - и обратно, - навылет, без смысла, без мотивации, по инерции - лживо и тайно. При свете изможденных тощих свечей; под дымом раскуриваемого опиума; в пряной истоме ночных трипов, постнаркотических кошмаров, влажных объятьях светловолосых любовников, имен которых я даже не знаю... На безденежье - ментальное, впроголодь - без порошков, колес и инъекций; намеренный мазохизм в отсутствии посторонних толчков для адекватного и безболезненного продолжения жизни...
Необходимый сонный анабиоз в запертой замерзшей квартире - когда за пределами воет вьюга и кружат кататонические снегопады; мучиться от безответной любви - я не знаю, каково это. Никогда никого не любил. Возможно - ничего особенного и не потерял.
Когда-то почти при таких же обстоятельствах на одну ночь приютил у себя подобную мальчишке бестию; бестия была выше ростом, мощнее телосложением и любила быть сверху; брала жестко, несмотря на неадекватное сопротивление с моей стороны; потом, обнимая исколотой рукой за талию так, что было нечем дышать, гладила выпуклые теплые шрамы и долго рассказывала о любовнике, который кинул ее расчетливо и коварно - воспользовавшись данными в качестве оплаты за любовь деньгами, быстро организовал себе новую пассию и смотал в соседнюю страну;
- Ты, Алекс, чудовищно напоминаешь мне его; я безумно страдаю, безумно - меня окружают его вещи и воспоминания о нем, не могу его не любить;
- Люби меня. Тебе со мной хорошо, а я готов сыграть кого угодно.
Бестия в отместку за подобные издевки искусала губы, вырвала кольцо из уха и еще пару раз жестко оттрахала; потом - обнимала вновь и клялась, что никому не отдаст...
Утром она ушла.
Знаю я вашу чертову любовь...
Я хочу стабильности - женщины хотят стабильности, - я не хочу женщин; я не терплю измен и не терплю появления рядом с объектом желания других возможных претендентов на его руку, сердце, разум и болезненную нежность, - состояние достигает своего пика, - критическая точка где-то изнутри задета.
Мальчик хочет сопротивляться - какого черта, - его внутреннее напряжение повисает в воздухе, выходя из тела через поры; ты понимаешь, что от этого мне еще больнее - еще хуже, - мне жарко, мне чудовищно жарко, но пальцы все так же холодны, как у трупа; пока делать ему так же больно, как сейчас мне, не хочу - но если будет повод, обязательно поступлю именно таким образом; я же сказал, что не выпущу - по своей воле, - из этой чертовой квартиры; я - музыкальная шкатулка, мой корпус открывается определенным ключом, который есть у каждого мало-мальски привлекательного персонажа, появляющегося в поле моего зрения; когда персонаж уходит, я закрываюсь и замолкаю, переставая функционировать до нового появления - ты знаешь, мне чертовски нравится играть мою замысловатую и сложную мелодию, так что так просто ты никуда не уйдешь; смотри на меня и будь мной - не получится. Убей себя морально. Все будет проще.
...Уже - ...убил. Потому что рука обвивает шею, а губы приоткрываются, выталкивая из легких застарелый воздух; это весьма симпатично, мальчик, ты знаешь...

Уже давно помутнился рассудком - казалось, что ненадолго, но ошибался; скользкие тела рептилий, натертые маслом корпусы серпентов; экстатические пляски на костях; экзотические языки внутри головы и внутри глотки; экзальтация раскаяния в святой книге под пальцами; экстаз совокупления - страх эксгибициониста перед потерей лица вместе с одеждой, - ребенок шокирован и до конца не осознает, что происходит; я знаю - я все знаю, - о твоих долгих странствиях; о теплом алжирском песке в дамских туфлях на шпильке; о кончающихся запасах воды и заменяющей их вязкой слюне под языком; ты думаешь, что этого не было? Ты просто не все знаешь.
Эта мнимая невинность полурасслабленного, полунапряженного мальчика почти сводит с ума; знаю, что все равно пну его из квартиры, как только ночь вберет в себя выплеснутые на крыши домов чернила, но думать об этом буду еще долго; о румянце на скулах, пошлом изгибе рта; о скованности хрупкого юного тела и соскальзывающем с плеч шелковом халате; о почти непристойном дыхании, рвущем его грудную клетку; о губах, которыми слепо уткнулся куда-то в висок; черт возьми, не смей быть еще одним моим помешательством - даже на пару часов; очередного предмета навязчивых мыслей я не потерплю.
(Ты чудовищно напоминаешь мне моего бывшего, Алекс!) Да на кого я только не похож - если принимать в счет все ваши горячные реплики, я могу притвориться кем угодно, не опасаясь быть замеченным - я до приторности фальшив, я лгу сладко и горячо - так, что хочется, чтобы это продолжалось; я могу выжать из себя любые слова, когда настает момент, это не будет идти поперек моего мнения, но и не будет ему соответствовать; в конфликтных ситуациях же, наоборот - не желая притворяться, экстренно шлю все нахуй. Помогает в девяноста процентах случаев. В оставшихся десяти стоит поворачиваться на каблуках и строевым шагом уходить прочь, не имея желания терпеть фиаско.
Увлечение юношами - это пагубно; не помню, кто сказал что-то подобное но, скорее всего, он был прав; несмотря на то, что не знаю, как это - любить, знаю, каково сгибаться на кровати от невозможности обладать желаемым, представлять себя - в нем, - без скабрезных смыслов, его - в себе, пытаясь вобрать в себя, защитить от посторонних взглядов и посторонних рук; это почти больно. Почти - не до конца, - не знаю, как это описать; все смешивается в невыразимую какофонию. Вспышки цветов под закрытыми веками. Обожженные о кожу мальчика пальцы.
Кажется, я порван на части.
Я не знаю, что дало такой масштабный толчок - почему перешел ко внезапным решительным действиям; даже после своих раздражающих донельзя реплик умудряется выглядеть настолько целомудренным, что чувствую себя развращенным эфебофилом, купившим новую игрушку для своей коллекции - игрушка не против. На то она и игрушка, - я, в принципе, не имею ничего против - но не слишком ли явный контраст?
Тонкий хрустальный мальчик; разве ты никогда не хотел стать чьим-то фетишем? - хотя бы на пару часов, - хотя бы у подобного мне - наверняка мама говорила тебе не водиться с такими, но ты, как обычно, ослушался ее - мало ли что она сказала, взрослые всегда несут какой-то невнятный бред без особенных доказательств; выше и выше - к шее, по напряженному кадыку, под скулой - снизу; замерев у заалевших от волнения губ.
Революция местного масштаба - я окончательно ебнулся, вердикт окончателен и обжалованию не подлежит, - с какого-то невнятного хуя начал задумываться о том, что будет дальше - как это повлияет на мальчишку и какова будет его реакция; если отошьет - отправится спать на кушетку в прихожей; не из-за внезапно возникшей неприязни - просто это будет чертовски неправильно ("НЕПРАВИЛЬНО"? В моей голове? Beam me up, Scotty); да черт возьми - я действительно практически гожусь ему в отцы; это несерьезно. Это все несерьезно. Это будет больно - в первую очередь, для меня.
Следует оставить выбор за ним.
Прикрыв глаза, замираю окончательно, прекратив движения рук; трудно и тяжело дышать - как обычно; вновь сжимаю пальцы у него на талии; мне нужно окончательное решение. Мне сейчас же нужно чертово ебаное окончательное решение! Не томи, мальчик. Не выводи меня из себя.

В одной из недавно прочитанных книг было подробное описание того, как в одной из радикальных религиозных коммун северной Америки в древности проводились ритуалы по призыву каких-то местных духов; жители коммуны готовились к этому действу два месяца, устанавливая идолы и провозглашая молитвы; постились, не позволяли себе блуд и самоудовлетворение; детей отсылали в соседние деревни - считалось, что внезапно появившийся дух вполне может овладеть телом ребенка, перепутав его с деревянным фетишем, воздвигнутым специально для этих целей; так вот сейчас чувствую себя, как, вероятно, чувствует себя этот дух, совершивший роковую ошибку; мне нужен был вытесанный из тиса образ, а я наткнулся на светловолосого субтильного мальчишку - естественно, не упущу подобный шанс и вселюсь именно в него - но проблема подобных молодых людей в том, что они имеют свойство уходить, в то время как деревянные фетиши остаются на месте - я не хочу бродить за ним, не хочу терять голову; впрочем, задумываюсь об этом каждый раз, когда оказываюсь с кем-то в одной постели, но в большинстве своем эти люди - мои чертовы ровесники, а не молоденькие сладкие подростки лет на пятнадцать младше.
Моя персональная драма всегда происходит именно в этой квартире; как только начинаю надеяться на что-то, сразу же пропадает любой шанс на то, что надежды в будущем оправдают себя; несколько лет назад пришел к выводу, что надежда в принципе - это атавизм, не несущий за собой никакой смысловой нагрузки; просто мысли о том, что могло бы случиться и яростное желание воплотить это в жизнь, не имея ни права, ни возможности; обладать ими и расставаться с ними - одинаково больно.
Это заложено в инстинктах - такая же неудержимая физиологическая реакция, как и румянец, проступающий на лице мальчишки - от смущения ли? Ни за что не поверю, - наконец-то проявляет хоть какую-то инициативу; я не знаю, как себя вести - Я НЕ ЗНАЮ, КАК СЕБЯ ВЕСТИ - в своей обычной манере - пугать его до умопомрачения, - мысли о том, что все будет именно так, гнездились в голове еще задолго ДО; он неловок и робок - это слишком внезапно. Он себе противоречит. Не сказать, что я удивлен - удовлетворен своими догадками; все очевидно - как и обычно.
Кажется, что где-то внутри все разрывается сверхновой - происходит что-то, действительно отличное от происходящего в другие моменты, идентичные этому; ощутимо прикусываю его нижнюю губу - без претензии на насилие, но с очевидным предъявлением собственных прав; почему все так аморфно. Почти бесчувственно - не в плане безразличия, а в плане грани между состоянием бодрствования и потерей сознания; пресекая любые попытки движения с его стороны, веду ладонью по обнажившемуся бедру; молочно-белое, в сгущающихся сумерках выглядит, как один из апостолов, раздетый на смех публике - вот только почему-то никто не смеется, - даже самые малообразованные и пустоголовые понимают сакральный смысл красоты; и в этом почти женственном, но еще по-мальчишески нескладном теле - озлобленный дикий зверь, не желающий подчиняться ни в коем из аспектов - я приручу тебя. Хотя бы сегодня. Хотя бы на пару часов. Я перестану себя уважать, если не сделаю этого.
Но не смотри на меня так; не смотри; продолжай изучать молчаливого Бердслея на правом плече, безызвестные японские письмена; совокупляющихся ангелов на левом, воздвигнутые в культ строчки под ключицами - ALLES IST DAS, WAS DU DARAUS MACHST, AUCH DU SELBST - выглядит, разумеется, как позерство, но только сейчас - когда-то это было откровенным клеймом, дающим волю к жизни; не надо так улыбаться; исследуй каждый шрам, каждое родимое пятно, каждое кольцо из хирургической стали, вживленное под кожу; разве я не похож на точно настроенную машину? Разве тебя это не привлекает?

А еще вполне можно заразить его своей серебряной лихорадкой - я начинаю догадываться, почему мне так плохо - все слишком очевидно; не так давно, оказавшись в очередной кокаиновой тусовке местных худощавых моделей с длинными лицами и широко расставленными глазами; немного подумал и решил, что этот неадекват - совсем не мое; затошнило от невоспитанности и развязности - затащил одну в клозет, долго прижимал к стенке, девочка строила из себя прожженную стерву и старательно пыталась расстегнуть мои джинсы, путаясь в цепях, свисающих с ремня; казалось, что в ее безразмерных зрачках отражаются мои - такие же огромные; периодически распахивалась дверь, заглядывали какие-то смазанные лица, что-то произносили, сетовали на то, что все стилисты разбрелись по углам, а у кого-то потекла тушь; в тот момент казалось, что все время сосредоточилось в ее руках, нервных узких пальцах, и хотя я абсолютно ее не хотел, минуты замедляли свой ход, звук собственного дыхания был настолько громким, что бил по сознанию хуже самого наркотика, заставляющего чувствовать подобное; так ее и не трахнул - она потеряла интерес, оставив меня с расстегнутыми джинсами напротив зеркала, которое потом, приняв очередную дозу, кто-то разбил; по-моему, именно она потом навязчиво звонила мне с разных номеров, но я не собирался брать трубку; не знал даже ее имени; заехав в агенство, нашел ее фотографию и спросил о ней, но менеджер замялся и не смог дать внятного ответа; так вот, затошнило - откровенно; ничего не принимал уже дня три, забил на то, чтобы высушиться после дождя; теперь пожинаю плоды собственного эстетического воспитания; и если откровенной выломкой заразить никого нельзя - возможно, и к огорчению, - то реактивной простудой - вполне; нисколько не улыбается заниматься насильным впихиванием в него несуществующих в рамках собственной квартиры лекарств и выхаживанием тяжелобольного ребенка; я не обладаю материнскими инстинктами и не стремлюсь делать окружающим лучше - и не считаю это своей проблемой.
С каждым днем все глубже в болезнь; захватывая все, что плохо лежит и что становится более близким, чем положено на публике; мне нужно лишиться эмоций, чтобы вновь не вырубиться, но как это выдержать?; мальчишка начинает действовать все решительнее; это, наверное, заводит - возможно, - я не хочу ничего чувствовать, но все как всегда получается против воли; все должно быть так, как происходит обычно, и даже этот слабовольный храбрящийся мальчишка обязан покинуть эту квартиру буквально через пару часов, может быть - чуть больше; я вновь не чувствую времени, как под кокаином, но это тоже не волнует - что вообще может меня волновать?, - невыносимо хочется плакать - от неожиданного флэшбэка замираю на доли секунды, потом снова продолжаю движения рук - по его телу снизу вверх и обратно; он не заставляет ждать - физиология против его воли отвечает; и не таких ломали; я не ставил сегодня перед собой никаких целей, кроме покупки сигарет; но все было решено за меня. Какого черта... Да нет, в принципе, я не имею ничего против... - Ничего радикального; за исключением того, что сейчас я с большим удовольствием бы выспался, но это дело времени; халат соскальзывает на пол - поймать его не успеваю; не стоит сейчас задумываться о рациональности действий; намотав его волосы на ладонь, приближаю лицо к себе; - до безумия хочется курить - почему-то именно сейчас, - он все равно не знает, чего мне надо - да никто, блять, не знает, чего мне надо, потому что никто дольше чем на день не задерживался; действительно, кому что надо - а я после подобных experiences ненавижу всех настолько, что даже при самой внезапной и сильнейшей влюбленности ни за кем не побегу; снова касаюсь его губ своими - почти невесомо. (Нет, мне не страшно, мне нисколько не страшно; просто трудно соображать; я вполне могу действовать по интуиции, но вряд ли из этого получится что-нибудь хорошее); все, как обычно - сейчас я снова осознаю бессмысленность всего происходящего, отошью его, выставлю за дверь, не заморачиваясь на том, что это - много раньше поставленного срока; верните меня на место. Верните туда, где должен быть. Верните время...
Запустив руку под нетугую резинку его нижнего белья, продолжаю движение ладони уже там; не глядя. Меня больше заводит его взгляд. Его взгляд - это соблазнительно...
Тебе нравится, мальчик? Тебе не может не понравиться; чувствую - по участившемуся дыханию и жару от кожи; не обрывай контакта. Смотри на меня... Блять, да скажи уже что-нибудь! Эта тишина убивает меня; голова изнутри снова начинает рваться на части; пожалуйста...

Отредактировано Алекс Геббельс (2012-02-26 20:20:11)

Тот, кто писал про "восторженное семнадцатилетнее мясо на пороге квартиры с букетом цветов", вероятно, хорошо знает, каково мне сейчас; ощущение глобального наеба со всех сторон перемежается с невротическим жаром, бешеным пульсом крови во всех жизненноважных отсеках; я иду от первого до третьего пояса седьмого круга, ведя за собой невесомых уродливых грешников; обладаю потрясающей силой убеждения - они безропотны, доверчивы и молчаливы; среди них - этот мальчишка; ты можешь остановить все, пока не поздно, иначе безмолвный жестокий Минотавр отсечет твою голову и утолит свою вечную жажду твоей терпкой юношеской кровью; во Флегетоне за свои извечные ультраправые радикальные выкрики в толпу мы будем остановлены и избиты озлобленными изнеженными кентаврами; в Лесу Самоубийц - истерзаны гарпиями, впивающимися в каждый вскрытый кровоточащий шрам; в Горючих Песках, изнывая от жажды, овладеем друг другом на раскаленной земле, и каждый стон излечит отвратительное сухое напряжение в каждом из членов; а потом нас настигнет смерть.
Все слишком просто - мы невыносимы даже для Ада; зачем ты идешь за мной, мальчик? - вечная жизнь - это вовсе не так забавно, как может показаться на первый взгляд; даже когда твоим телом заняты другие, а гортань рвут собственные невозможные стоны; раскаленная действительность обжигает обнаженную кожу, тебе не кажется, мальчик, что явственно пахнет огнем? Тебе не кажется, что костры для меня уже заготовлены, и публика ждет только моего появления, рукоплещет, изнывая от скуки?
Мне никто никогда не обещал, что даже если мой чертов театр закроют, все равно будет,  кому меня подхватить, когда я буду совершать самоубийство, выбрасывась со сцены...
Моя проблема в том, что я не знаю, что стоит забывать; помню все, без разбора, мельчайшие детали, интонации и моменты; тешу себя надеждой - надо же, я и такое умею, - что все мои проблемы - именно от этого, но вряд ли это поможет мне в решении моих проблем; от постоянных мыслей нужный скилл не появится, а с каждым днем - все больше новых лиц и новых действий; где моя чертова панацея? Внутривенно. Сорок кубов. Срочно. Сию же секунду.
Мне чертовски нравится поведение мальчика; все эти мелочи - от сбитого дыхания и до сорванных стонов; если бы мог знать об этом, слышать это, еще в первые моменты, когда его увидел - отношение явно было бы другим; мальчик неистов, мальчик сходит с ума в моих изувеченных руках; его поцелуи бьют по больному - отвечаю так же, - остро. Болезненно. Жестоко - я не люблю это слово, но пусть это будет звучать именно так, ведь контекст делает половину дела - все остальное остается на тонкой невнятной перегородке без названия.
- Нет.
Скоро я узнаю это слово; в нем есть пара нот от традиционного немецкого гортанного "р"; нота склочности английского языка и несколько тонов едкого запаха поздней сирени; удушливое облако масляных ароматов и капля темной детской крови, которая ценится гораздо больше, чем чья бы то ни было.
Уже почти полностью наг - серпент, - оглушенная, но от этого не менее опасная змея с гладкой кожей и озлобленным взглядом, - ты знаешь, делай так чаще. Это возбуждает, - радужка помутнилась, а полуопущенные веки красноречиво говорят все то, что он никогда не сможет выразить словами.
Мне никогда не бывает больно или тоскливо, все, что я могу испытывать - чувственная животная похоть и развал дымящейся догорающей истерики от нехуй делать; разумеется, мои профессиональные качества неоспоримы, но это не делает мою личность более терпимой; я не раз слышал, что меня обсуждают за моей же спиной, усмехаясь лживым возгласам и откровенно лажовым догадкам; все очевидно во фрагментах.
Мозаичная действительность не поддается другим попыткам прочитать ее насмешку над постоянным невнятным происходящим, - абсурд.
Малолетний развратник. Разве так можно?
(Еще как можно, Ксандер; еще как можно) безответно, почти болезненно, лестно и нелепо; в ответ на каждое неловкое прикосновение ощутимо кусаю его губы, а внутренности рвет от невысказанного - не стоит срывать грандиозное представление, - когда такой актерский состав, это является моветоном и не приветствуется в цивилизованном обществе (социуме разъеденном язвами истекающем желтоватой слизью и вязким гноем) Это нерушимо. Тонко. Осторожно. Бессмысленно.
БЕС-смысленно...

Мне везет на зараженных вечным потусторонним амоком; тех, кого страсть к неожиданным исчезновениям преследует всю жизнь - вероятно, им от этого плохо, но мне-то еще хуже; когда что-то выбивается из намеченных планов и идет против всех желаний, начинаю истерить и выводить окружающее пространство из себя; невыносимо хочется придушить мальчишку голыми руками - за то, что заставляет хоть что-то чувствовать, - за данную им мелкую возможность вновь позорно вырубиться на его руках только потому что происходящее сейчас мне не безразлично; почему? Какого ебаного черта? Зачем поступать со мной ТАК - в тот момент, когда мне надо валяться под валиумом в полубессознательном, не думая о посторонних и прокручивая одну и ту же мысль внутри головы по несколько сотен раз, бросаюсь грудью на амбразуру во имя ЧУЖИХ - даже не своих, - идеалов; отрицать собственное желание бесполезно - чувственная эрекция малолетнего нимфомана; оргазм и приход против воли; опасные химические смеси по восьмерке вместе с венозной кровью. Все повторяется так, как повторялось до этого сотни и тысячи раз.
И когда случайно ловлю их на полпути-к-млечному-Пути, получаю в ответ лишь глупые обиженные стоны и жестокие слова, брошенные в полутьме кулуара недалеко от созвездия Скорпиона; там никогда не бывает нужного количества света, а больное сознание напрочь отказывается работать без дополнительного прилива смеси кислорода и героина; все же очень просто. Как ты не понимаешь. Все слишком просто.
Дыхание сбивается и лажает с ритмом; порция стандартного предсмертного сумасшествия - это всегда кстати; это то, что заставляет умирающих думать о цвете обоев в одной с ними комнате или доказывать свои теории, в которые так никто и не уверовал - все в конце концов приходит к одному.. концу. Во всех смыслах.
Научить? На стуле посреди собственной кухни? Это, разумеется, романтично, но практичности в этом никакой нет; под ребром уже ссадина от постоянных и навязчивых соприкосновений со спинкой стула, а мальчишка разошелся настолько, что скоро, скорее всего, удержать его не смогу в принципе.
Но, черт возьми, кто я в принципе такой, чтобы не попытаться... Хоть когда-нибудь...
Пока я позволяю, ты можешь смотреть на меня бесконечно; пока я даже не имею ничего против прикосновений; расшатанная психика дает мне волю на любое безумие в рамках этой квартиры и собственного разума, но подобные разрешения ничего хорошего со мной не делают - не делают и ни с кем другим, - мой перфектный инструмент.
Когда-то умел играть на фортепиано и бессмысленно пытался учиться играть на скрипке; обучение меня не давалось даже терпеливой и усердной матери, практически выламывающей мне пальцы для того, чтобы звук был идеальным, но дальше черных и белых клавиш не ушел; ты знаешь, что они чувствуют, когда я нажимаю на них, играя "Реквием" Моцарта; если пока не понял - я предоставлю тебе возможность понять это и пропустить через себя, а взамен ты подробно мне об этом расскажешь...
Его кожа имеет пошлый карамельный привкус, а внезапные смены настроений на радикально противоположные сбивают с толку; что из того, что ты делаешь и говоришь, верно, мальчик? Что правдиво; я настолько болен, что не чувствую граней... Я сломал эти грани собственными руками.
В коже застряли дымящиеся осколки.
Я продолжаю свое упрямое занятие, доводя мальчишку практически до бессознанки - Господи, да так не бывает - сейчас все малолетки ведут себя хуже, чем рандомно вытянутая из людской толпы шлюха, имеющая три извилины в голове и аппетитные формы - даже хуже, чем я - какого черта тогда он так робок; неопытен; чертовски непривычно. Такое чувство, что на руках у себя держу не вполне адекватного подростка, а тяжелобольного маленького ребенка; может быть, так и есть?
С силой веду ногтями по его спине и слышу вполне здоровый болезненный вскрик; значит, догадки не оправдываются - просто нечто большее, - немного другое (?!) - вновь кусаю его губы. Тебе же нравится, мальчик? Я не могу действовать просто так; тебе же нравится...
Мальчик уже перестает себя контролировать; исходится едва переносимым желанием - все нормально; так и надо; терпи еще немного - и получишь в награду что-то большее, чем медлительность моих рук и холод бесконтрольного взгляда.