Все происходит потому, что именно в их глазах пламя костров, на которых буду гореть за еретичество, узкая лента седьмого круга и тяжелый опиумный дым сплетаются в единое целое; сквозь трещины в битом стекле радужки, если приглядеться, видна та самая утопия, к которой стремились; давно не задумывался о сакральных смыслах - скабрезность и вульгарность вокруг старательно проникает внутрь головы, но я не поддаюсь; уровень интеллектуального развития и дешевизна происходящего - оскорбление и плевок в лицо лично мне; какие к черту desires? Какие могут быть hopes?
Это все уже давно умерло.
Я столько раз убивал себя, но ни разу не подыхал окончательно; подростковая сентиментальная лирика оказывается более правдивой, чем нравоучение натужных взрослых; всегда представлялось, даже снились сны - растворюсь в небытие в руках... Не знаю, какого-нибудь рандомного возлюбленного, мне все равно, пылкая романтика Шиллера в свое время захватила меня с головой; я точно знал, что этот самый возлюбленный must be - по канонам жанра, смутно представлял себе его чарующий облик - мне было лет пятнадцать, и этот самый облик представлял из себя коллаборацию из собственных черт, черт брата, каких-то деталей, уведенных с портретов национал-социалистических лидеров; и неизменные узкие злые губы расчетливого и холодного героя из какого-то классического романа; странные эстетические предпочтения пугали мать, которая, увидев очередной мой рисунок, решила изобразить из себя грандиозного психолога и специалиста по изуродованным детским душам, проведя со мной умопомрачительную профилактическую беседу на тему того, что мужчина таким быть не должен, что я, в свою очередь, не должен изображать свою смерть так живописно, а уж союз меня и подобного мужчины НЕ ДОЛЖЕН существовать в принципе.
Не стал выкручиваться и искать себе проблем; впредь не выставлял холсты сушиться столь открыто, а комнату до ухода из дома запирал на ключ.
Страсть к постоянному запиранию самого себя и параноидальная любовь к безопасности осталась до сих пор; когда только переехал сюда, первым же делом позвонил какому-то местному мастеру и попросил врезать еще пять замков во внушительную дубовую дверь; к каждому - индивидуальный ключ и сумасшедшая система, по которой все это должно открываться; не представляю, какое разочарование ожидает того, кто захочет под страхом смерти от меткого удара книгой, например, по затылку, потому что на большее в подобные моменты я не способен; кроме залежей дорогостоящей косметики, ничего, что могло бы привлечь внимание, здесь нет; разве что, кроме серебра - но и оно все закрыто в ящики; все деньги - на счетах; а пока будут продолжаться поиски чего-то более интересного, у меня в руках уже окажется антология маргинальной французской прозы на шестьсот с хером страниц...
Здесь слишком жарко; слишком душно; вопреки всем желаниям - распахни все окна, распахни все двери, мальчик; мне очень, очень жарко, ты слышишь выстрелы - выстрелы, выстрелы, выстрелы... Мальчика трясет; с очередным негромким стоном кончает себе на живот - облизываю пальцы; разумеется, непривычно; в чем-то может быть даже и жестоко; разве я неправильно обхожусь с тобой? Разве тебе это НЕ нравится?
Ты бы уже давно сбежал. И остановить тебя я бы не смог. Вы все такие - в пике оргазма клянетесь в любви, а потом съебываетесь, не оставляя после себя даже номера телефона. - По которому, если быть полностью честным, я бы не стал звонить, но сам факт заметно облагородил бы всех вас в моих чертовых глазах...
Выудив салфетку из стакана, стоящего на столе, протираю его пах; чувствую - откровенно и развратно - еще большую дрожь его тела; я не знаю, черт возьми, я не знаю, что дать тебе, чтобы сейчас тебя удовлетворить ЕЩЕ больше; я не знаю, что надо говорить - и я не буду этого говорить, ты сам понимаешь, - я даже не знаю твоего чертова имени; оно все равно мне не поможет.
Мне нужно закурить, мне... Срочно нужно закурить... Тянусь к оставленной мальчиком - не на своем месте, - пачке сигарет; затягиваться получается нервно - судорожно, - выдыхаю дым в его лицо, удовлетворенно усмехаясь - мне нравится его поза, тяжесть его тела; его тело само по себе - совершенное; я знаю, с кого рисовал бы СВОЕГО Святого Себастьяна; по крайней мере, все остальные не подходят по причинам возраста и развязности, этот же мальчишка, несмотря на свою строптивую сущность, невиннен донельзя - да черт возьми, разве можно спокойно смотреть на этот румянец смущения, - стрелы между ребер - и образ готов, мученический взгляд - в комплекте; не выпуская дыма изо рта, целую снова - глубоко и болезненно; когда-то одна неистовая сука чуть не вырвала мне штангу из языка своими сомнительными телодвижениями - такие знают толк в показном мазохизме и не отличаются большим умом, - может быть, ты, мальчик, сообразительнее? Мне хотелось бы в это верить, - и зачем ты так смотришь? Зачем, черт возьми, ты так смотришь?

Это так забавно; мальчик смешался очень быстро, пытаясь найти себе занятие по уму; ловлю его взгляд - все тот же вызов; может быть, не такой явный, как в самом начале - определенно-то его это все деформировало, - но такой же дерзкий; как присмирить малолетнего дикаря? - дать ему то, чего он был лишен; в детстве ли? Да в принципе - не понимаю, как такое может быть, но был абсолютно таким же, что, разумеется, дает ему определенное оправдание с моей точки зрения; чертовски нескладно выходит - с принципами и с собственными мыслями, разумеется, - они сегодня посланы далеко и надолго, о чем впоследствии буду очень сильно жалеть - еще сильнее, чем полагаю сейчас, - мимолетная искренность даже перед незнакомым подростком сбивает с толку - хотя, если подумать, никакой искренности еще не было, но я обязательной найду намеки на нее и начну чудовищно высаживаться - и в целом чувствовать себя не особенно комфортно.
Это уже прогресс - он даже отвечает на поцелуи; не может не обнадеживать; (я убивал себя так много раз, но ни разу не умирал) тушу окурок в ближайшей пепельнице - спрашивается, зачем, если она здесь стоит, тушить сигареты в только что помытой чашке, - мальчик удовлетворен; это написано у него на лице - еще бы; решительно не знаю, что еще я могу сделать для него - но он решает все сам; от неожиданного и весьма чувствительного укуса шумно выдыхаю и вновь полосую ногтями его спину; не нравится? Терпи; мне позволительны мелкие привычные слабости - я же, в свою очередь, не зря почти молча выжидал, пока у тебя закончится запас неумелого детского хамства...
Внезапные действия покусительного характера с его стороны; не знаю, как дОлжно реагировать, поэтому, насилу заткнув себя, наблюдаю за тем, что мальчик пытается предпринять; остановить? Зачем, - с другой стороны - это УЖЕ слишком, я даже не собирался проворачивать ничего подобного; знобит - с каждым малейшим колебанием воздуха с его стороны становится все холоднее; лицу, наоборот, жарко, а про то, что происходит внутри головы, проще не сказать ничего - я не знаю слов, которые могут это описать; знаю, что анальгетики мне не помогут, здорового сна у меня в принципе не бывает, а других способов бороться с головной болью я не знаю... Кроме опиоидов. Но не сейчас. Потом... Много позже...
Когда просыпался сегодня от внезапного АНТИхэппи-энда очередного nightmare, помпезно слетев с кровати и перебив колено - в отвратительном настроении, закинувшись спидами и со внушительной температурой, которая, впрочем, сохранилась и сейчас, судя по ощущениям - никак не мог думать, что все будет разворачиваться именно так.
Портрет господина Доктора смотрит со стены с едва скрываемой укоризной.
Мне нужно отвлечься от этого; мне нельзя об этом думать; слишком много табуированных тем, и я УЖЕ не выдерживаю; держи меня крепко - держи меня за руку или за горло, - тогда, возможно, я сдержусь и все будет гораздо проще.
Поднимаю его лицо к себе - за подбородок; скольжу взглядом по тонким чертам - у него были скандинавские корни. У него не могло их не быть; при таком цвете кожи и цвете волос; строении лицевых костей; даже телосложении - это еще более соблазнительно, чем может показаться; не знаю, чего хочу этим добиться, но снова касаюсь его губ - в этот раз не проникая дальше, - просто мимолетное прикосновение - и отпускаю; я сам себя не понимаю, я чертовски не понимаю, почему и как все сегодня происходит, но я болен, об этом я подумаю с собой чуть позже, когда останусь один, раздумывая над тем, можно ли меня прощать или нет, а если нет - что предпринимать в дальнейшем.
Сладкая и приторная истома охватывает тело - одновременный контраст температур сбивает с толку; в голове - невнятное помутнение, - ты виноват, мальчик, но винить тебя я пока не буду - не время; а потом останусь один ровно настолько, чтобы обвинять лишь себя.
Интересно, а времени на расстегивание джинс ему понадобится больше, чем той субтильной модели, или все-таки будет быстрее - вряд ли, уже запутался в одной из цепей, висящих на ремне - не знаю вообще, зачем их ношу, придавая собственному внешнему виду грязный шик какой-нибудь субкультурной швали, но все время забываю снять; и что будет дальше? Зачем вообще он все это делает?
Я не могу назвать себя наивным, но я действительно не понимаю - если даже чужой поцелуй доводит его до такого исступления.

Я не могу сказать, что когда-то был до невменяемости и истерик удручен своим безбедственным одиноким существованием; в любом случае - для удовлетворения своих естественных физиологических потребностей всегда можно найти кого-то левого, а признаваться в любви можно и самому себе; «проститутка - да, но предательница - никогда»; угадай с одного раза мой перфектный образ - с завитыми волосами и без одежды; может быть, в белых лаковых перчатках, заказанных специально перед расстрелом; нет, определенно, предателем меня называть не может никто; посмевший как минимум получит по лицу - я не знаю, к чему вообще об этом думаю; я не хочу об этом думать; эта мысль донимала года два подряд - после переезда; было стойкое ощущение того, что посылаю нахуй всю предыдущую жизнь, которая, хоть и не была радужной и достойной зависти, протекала в родном городе; в родном воздухе; в окружении людей, говорить с которыми можно не напрягаясь; я нигде не чувствовал себя настолько убитым и настолько живым одновременно; нигде и никогда - и больше не почувствую..
Не трагизм ситуации, но реализм; все очевидно; я слишком привязан - и мне никогда от этого не избавиться; одна из первопричин - факторов, предрасполагающих к... - именно поэтому, возможно, так невыносимо и тошнотворно тоскливо; бывает - накатывает, - вне зависимости от времени и места.
Я не знаю, что сейчас делать - естественно, я этого не выдам, - естественно, я в этом не признаюсь - даже самому себе, - что мне еще остается? (There are no streets for my heart/Nor voices can make my naked body shiver/But I need a slave/Who will stab me and a faithful dog/That will devour my body/Love me while I confided you my intentions) - I need a NEED; расскажи мне, что происходит и почему - именно так; почему - именно я; почему нельзя было оставить меня в моем подобострастном плену одиночества с терновой короной на голове; почему обязательно нужно было ворошить старые раны, в принципе трогать меня - хоть как-то - хоть чем-то; о чем ты думаешь, мальчик? Чем ты думаешь вообще?
(А теперь мне хочется сбежать - как и всегда, когда кто-то предъявляет по отношению ко мне много более того, что я ожидал - когда я чувствую не простую безразличную заинтересованность в перетрахе, а что-то несколько иное - я ненавижу посягательства на себя - ненавижу, когда на меня претендуют - мне становится от этого чертовски страшно, - хотя и понимаю, что это - единственное, чего по-настоящему хочу; признаваться не стану - как обычно)
Знаешь, мальчик, пока ты не понимаешь, но потом до тебя дойдет, что оголять тело проще, чем оголять внутреннюю mentality; сейчас для тебя эти понятия равноценны - поэтому ты скрываешься ото всех и снаружи, и изнутри; в конце концов, физиология потребует своего - и даже при самом хрупком и неадекватном складе своего загадочного и высокодуховного внутреннего мира ты почувствуешь это, - и не посмеешь сопротивляться - никто не смел; как сейчас.
Я могу воспрепятствовать - безмолвно застегнуть джинсы и уйти спать, пнув мальчишку под ребра; (знаешь... знаешь, лимит фривольных поцелуев исчерпан, здесь слишком холодно, откуда здесь ветер? NOR VOICES CAN MAKE MY NAKED BODY SHIVER) могу помочь - стянуть с себя джинсы и белье, трахнуть прямо на столе - в принципе, второму варианту способствует физиология - возбуждение почти ощутимо, - первому - здравый смысл и состояние; какой к хуям здравый смысл? Какое к хуям состояние? Разве у меня когда-нибудь было все это - атрибуты адекватного человека, - разве когда-то это у меня было?
И что ты хочешь там увидеть? Изрезанные бедра? Вывих утрированного трайбла в стиле национал-социалистической символики - от щиколотки и до колена? - во мне много секретов; я разрабатывал себя с нуля; пытался заложить в себя максимум того, что возможно - что может показать внутренности визуально, - как немой; я не умею говорить о себе; я не буду говорить о себе. Нет.
Хотя - в принципе - какого черта я сегодня так много думаю; он имеет возможность сделать мне лучше - я имею право получить удовольствие, - какого черта я сегодня так много думаю О ДРУГИХ; неспешно стягиваю с себя джинсы - звеню на каждом углу, как цыганка, чертова любовь к огромным количествам аксессуаров - и что теперь? Что теперь ты будешь делать?
Расскажи мне - но сначала вернись на свое место; тяну за руку, усаживая обратно; мне холодно, мне чертовски холодно, мне чертовски жарко - я не знаю, как с этим справиться; что принять; как поступить; меня ломает.. нет, не без drugs.. Просто выламывает тело - еще жестче - сознание.

От меня отказался даже Бог; разумеется, я прекращаю все это в фарс, перфектную драму с несчастным сумасшедшим лирическим героем, способным на убийство ради своих худощавых и тонкокостных идеалов, каки-нибудь таких же трагических юных эфебов; я был крещен, даже посещал семинарию, но так и не смог добиться Божественной любви; после внезапной смерти тетки порвал серебряную цепь с крестом и спустил символы сомнительной святости в канализацию - просто почувствовал на себе явственный гнет этой ненависти - это практически жгло изнутри и снаружи; я до сих пор помню все чертовы молитвы, но они никогда не помогают - Бог не любит неугодных; Бог не любит тех, кто хочет его свергнуть; Бог не любит тех, кто претендует на его место.
Мальчик везет себя, как послушное животное - очень неожиданно; разумеется, удивляться не буду - давно разучился; мой эмоциональный спектр слишком ограничен, чтобы пытаться извлечь из себя нечто большее, чем то, что позволяют приличия; это сносит крышу - напрочь, - нагота мальчика столь близко к собственной, он ненасытен и любопытен, ему нужно всего и сразу - пробегает пальцами по выпирающим ребрам-рубцам; что - внутри его головы; что - движет им; чего - конкретно он хочет - я путаюсь в мотивациях мальчишки хлеще, чем в своих - мне больно и без этого, - слишком жарко, здесь слишком жарко, мне необходимо вернуться, мне надо охладить себя; срочно; иначе - расплавлюсь, растаю, испарюсь - я не привык к жаре, мне плохо от солнца, я еле пережил это лето - умирать именно сейчас будет совсем обидно.
Не знаю, чем он жил до этого момента, но уверен, что занимал в своей семье что-то вроде того, чем был я, пока не родился брат - выигрышный и драгоценный экспонат семейной коллекции, живой ради услаждения и выполнения родительских прихотей - ради культурного развития и высокого личностного строя, ради должного градуса интеллигентности в семье; знали бы твои родители, чем занимается сейчас их сын; - от подобных мыслей в ответ на его взгляд снова бессовестно и насмешливо усмехаюсь, не имея под этим, впрочем, никаких посторонних смыслов; аккуратно беру его руку в свою и направляю движения; мальчик, черт возьми... Судорожно сглотнув, кусаю губы; нельзя позволять себе большего - никак нельзя, - пальцы второй его руки веду по своей груди - я хочу видеть твое лицо, я хочу видеть твою реакцию - твои мысли на этот счет - все твои мысли, - в этот момент почему-то кажется, что именно этот строптивый мальчишка вопреки всему понимает то, что творится внутри меня - среди всех них, - но, разумеется, я думаю так только сейчас; потом - даже не вспомню; вероятнее всего, подобные мысли навязчиво лезут в голову при каждом близком тактильном контакте с каким-нибудь... Очередным...
Очередным.
Смутно - помпезно, - почти плохо; не знаю, как еще это описать, у меня не хватает слов на этом чертовом языке; сорвал привычный ритм дыхания - рвано - непривычно; пытаюсь выдохнуть, но не выходит; чертовски странно; инстинктивное желание уклониться - уйти прочь - не стоит позволять себе; не стоит; ...und den alten schmerz
schieb ich auf mein zweites herz...; (du siehst ein wenig traurig aus) по телу против воли проходит дрожь - его ощущения абсолютно теряются - снова - нет, только не сейчас - разумеется, никто не будет меня слушать; никогда и никто - she's lost control again...
Буду оставлен - как и обычно - самим собой - тщетно сдерживая гортанный стон - куда-то в волосы мальчика; я... не знаю... Уже ничего не знаю; (du siehst ein wenig traurig aus) Разве нет? Все так, как всегда - когда я потеряю возможность получать удовольствие даже от этих простейших последовательностей физиологических сокращений, то уже не буду знать, что делать - и сейчас ограждаю себя - всячески - потому как мысли заняты совсем не этим; мне надо вернуться. Обратно. Сюда.
Куда-то. Хотя бы куда-нибудь. Где будет... Кто-то. Я не вижу определенности. Я не вижу просветов.
Мальчик упирается коленом в недавний порез на бедре, о котором начал сожалеть сразу после нанесения - слишком глубоко и под наклоном лезвия - шрам будет отвратительно широким, похожим на прокравшегося под кожей плоского червя, - впрочем, неплохое доказательство того, что гнию изнутри.
Мне нужно.. Что-то сделать... Для тебя... Отомстить за то, что пытаешься заставить меня чувствовать... Не нахожу ничего умнее, чем ощутимо и болезненно укусить мальчика за плечо; впрочем, очень скоро снова срываюсь на едва слышный стон - уперевшись лбом в то самое многострадальное укушенное плечо, вцепившись ногтями в сжимаемое запястье руки, сколзящей по телу; это все - слишком странно, слишком больно, слишком... Остро.. Не так, как обычно... Не надо так.. Я не хочу ничего показывать.

Ритм полумеханического серцда сбился... Гостевые пусты... Йозеф Геббельс... Старший сын... Бастарды в окружении и в атаке, они все - бастарды, ты слышишь, мальчик, - по диалекту и образу мысли; пришли... За нами... Уже давно... Подстерегают... За дверями... Под окнами... Мне страшно. Совсем немного.
Никто и никогда не посмеет назвать меня слабаком - нет, только не так - даже когда, кончив, продолжаю почти без сил упираться лбом в плечо бедного мальчишки, пытаясь восстановить дыхание - восстановить мысли, - сделать все проще, так, как было до начала всего этого действа; мне.. нет... не плохо... не знаю; безумно жарко и давит внутри головы; тело окончательно теряет управление - силы - почему так - выматывающе, мгновенно, ярко - вспышкой - я думал, что уже давно лишен красок - теперь остался лишь светлый беж кожи мальчика и ослепительный цвет его глаз; явственный алый оттенок на губах и бордовый след от укуса на плече - я не умею сдерживаться - никогда не умел...
(Мне хочется изуродовать себя - снова - сейчас, как никогда, осознаю происходящее - странно. Мутно. Бледно. В молочной дымке деперсонализации и собственной спермы. НЕосязаемо. НЕпозволительно. Почти роскошно. Вкупе с диким желанием self-injury - хочу курить, брусники и мальчика - в любом виде. Сейчас, конечно, желательно - не перорально - при всем моем состоянии, - но как вариант...)
Убивай меня - прямо сейчас - играй так, чтобы я выжил - я не потерплю смерти - я ненавижу смерть, я ее боюсь - хотя поводов для жизни гораздо меньше, чем хотелось бы - не глобальные утопически-идиотические мысли, но насущные планы - очередной сеанс уборки. Два ближайших заказа. Недорисованный портрет - еще один заказной с неплохим авансом; хотел еще что-то проколоть и что-то набить, но голова отказывается соображать - ну и к черту, справлюсь без нее; плевать на АНТИперфектность и беспомощное, отвратительное безволие собственного положение на данную пару секунд - не ослабляя хватки, твои пальцы сдавливают плечи тоже весьма болезненно - страдай за меня, мальчик - юный, невинный, ангельски чистый - страдай, как распятый на кресте Иисус, страдай, как святой Себастьян, пронзенный стрелами за свою любовь к Господу; страдай за все... Я вспомню все свои чертовы молитвы; я буду лить воск себе на руки, я буду разбивать лоб о кафель, я буду молиться на твой образ - пока ты будешь страдать (подобные мысли зачастую лезут мне в голову именно после таких моментов - никому не удавалось поймать, по поводу чего вполне доволен, - сознание отключает здравый смысл - сознание отключается в принципе - в последнее время каждый подобный контакт отзывается позже сильнейшими моральными муками. Так что страдай, мальчик), - помпезно, захлебываясь детскими слезами; я буду отпаивать тебя грогом и накачивать транквилизаторами; я буду своевольно поступать так, как буду считать наиболее уместным в тот или иной момент - на выполнение этого сценария у нас осталось десять часов - если не меньше, - ближайшие часы висят где-то в комнате; разумеется, сейчас я никуда не пойду.
Что за бред?; все начиналось иначе и не должно было закончиться именно так.
Невыносимо хочется вырубиться - как обычно, на эмоциях - почти чувствую приближение приступа, но таблетки дают отбой; это странно - как балансировать по краю... В пустых гостевых... В пустых гостевых нет полов, а ковры натянуты над бездной.
Мне нельзя сейчас ничего говорить - это более чем чревато; губы пересохли и припухли - хорошо, что сейчас, а не завтра - за день такое не проходит; иметь на работе поебанный и усталый вид не особенно хочется, - снова целую мальчика - кусая его язык и снова продирая кожу на спине ногтями; ты понимаешь, что я чувствую - хоть немного, - ты понимаешь?

...Потом  вынул из конверта несравненную Девятую, так  что Людвиг ван теперь тоже стал nagoi, и поставил адаптер на начало  последней части, которая  была  сплошное наслаждение. Вот виолончели;  заговорили прямо у меня из-под кровати, отзываясь  оркестру,  а потом  вступил человеческий  голос, мужской,  он  призывал к радости, и  тут потекла та самая блаженная мелодия, в которой радость  сверкала божественной искрой с небес, и  наконец во мне проснулся тигр, он прыгнул, и я прыгнул на своих мелких kisk. В этом они уже не нашли ничего забавного, прекратили свои радостные вопли,  но пришлось  им  подчиниться, бллин,  этаким престранным и роковым  желаниям  Александра Огромного, удесятеренным  Девятой  и подкожным впрыском,  желаниям мощным и  shudesnym, zametshatellnym и неуемным.  Но так как обе они были очень и очень пьяны, то вряд ли сами много почувствовали...

- И что ты обо мне думаешь?
Там, за окном, начинается дождь; расскажи мне - не гарантирую полного понимания, но постараюсь выслушать; я уже давно понял, что не могу ничего обещать - все всегда зависит от обстоятельств; эти самые обстоятельства нисколько мне не подчиняются - как бы ни старался, - чертова несправедливость; слишком трудно говорить. Слишком трудно думать. Разве ты никогда не чувствовал подобного? Это просто температура. Я просто заболел - или - медленно умираю - давно пора; после таких количеств принятого и пущеного по вене; после столькой выпущенной крови; после всего выпитого и скуренного; после стольких лет жизни. Уже давно пора.
Выполнил свое  предназначение на много лет вперед - заебал всех окружающих - кого мог; создал столько, сколько мог - пытался делать хоть немного счастливыми - такие вот библейские стремления. Разумеется, они заключаются только в паре тщательно подобранных фраз, сказанных тогда, когда надо - пусть даже и неискренних, - я вижу огонь в их глазах, а кожа алеет от новых ссадин.
Там... Там дождь, там снова дождь; мне уже холодно - нет, мне слишком жарко - я хочу тебя; ты невыносим; слишком сонно и невнятно; раскрывшаяся ночь расцветает, взрываясь прохладными бутонами тропических цветов под кожей; ты пахнешь песком, ветром и солнцем - чертово время Солнца пришло, я ненавижу его свет; меня вымораживает жизнерадостность пейзажа; эти люди вокруг - им есть за что печься, им есть на что работать, за что бороться; - дорогими специями, духотой прокуренных городов, горделивыми куртизанками знойного Египта; искусными парфюмами, саше из лесных трав; вместо твоего лица вижу невыносимый лик евангелиистского ангела - больной рассудок додумывает все, что не может прочувствовать и увидеть - каждый прорыв и каждая царапина на теле опаляются все сильнее - от любого контакта.
Ты никогда в своей жизни не почувствуешь, как это больно.
Никакой крови - все исключительно и стерильно чисто - без фетишистской атрибутики вроде скальпелей или расширителей, но банальными соприкосновениями с другими людьми; меня редко что-то (кто-то?) волнует - редко задевает - я редко чего-то хочу; ничего не ценю и разрушение ставлю превыше созидания - чем не малютка Алекс ДеЛардж с цепью в руке и безукоризненной белизной костюма - у меня будет Вагнер. Я не хочу повторяться.. Повторяться - возвращаться - моветон.
Любовь к острым предметам неизменно заканчивается трагически; вступая в эту связь, не мог не понимать - и соблазн все равно перевешивал; разве это не одно из новомодных развлечений - перекраивать себя? Я унаследовал пару долей души господина Доктора и сакральные знания невыносимых однообразных заветов; мне ничего не помогает. Мне НИЧЕГО НЕ ПОМОГАЕТ.
Обещали панацею, но наебали - как всегда; пробный образец в виде мальчика - неплохая догадка и не самый худший вариант, но мне, естественно, нужно большего; изящество золотых блесток, вырывающихся в воздух вместе с дыханием и выстрелом изящного дамского пистолета; грехи, заправленные в длинный узкий мундштук. Искусство совместой мастурбации - ментальной и физиологической.
Простейшая комбинация слов и звуков - ты не знаешь моего имени, я не знаю твоего - о чем еще могут идти разговоры? Ты мог узнать, но не удосужился поднять голову, чтобы обратить внимание на дверную табличку - эти несистематические ублюдки донельзя любят помпезность собственных личностей и трагический пафос своих уникальных судеб; все остается так, как представляется на данный момент, а у меня просто нет шансов на то, чтобы что-то менять - да и хочу ли я? Я ничего не хочу. Я уже давно ничего не хочу.
Я знал каждое столетие поименно и тактильно; шелк и бархат, кожа и латекс - все неизменно просто; закономерности - глупости, - любую логику можно предугадать, все рассчитано принципами комбинаторики; может быть, нам всем когда-нибудь будет невныосимо больно, но пока я беру это на себя.
Ты можешь наблюдать за этим, но твоего зрения не хватит на представление полной картины.
Если бы я не умел рисовать, я стал бы убийцей; мне кажется, что я достаточно жесток для подобного - нет, неверное слово, - чтобы быть жестоким, надо испытывать что-то по отношению к своим жертвам - или окружающим, - я просто безразличен; не делаю различий между животными и людьми - какие различия могут быть в принципе? Это так чертовски смешно...
Роскошный процесс вознесения заживо - процедура, похожая на коронацию и объявление смертного приговора одновременно - приторно-тяжелая истома внутри головы, бесстыдная эрекция, кровь на губах - разврат жженых перьев. Туман внутри головы. Чего мне ожидать? Кто будет править бал?
Моя Утопия разительно отличается от гуманистических галлюцинаций Томаса Мора; построенная не на капатиластических идеалах, но на тоталиталитарном режиме, она не пахнет бытом и всеобщим благосостоянием; в моей Утопии все бесконечно сложнее и злее; я возрождаю господина Доктора и его жену из высохшего пепла эпохи - я даю вольготное место господину Фюреру - свет полон Хромых Дьяволов, а католическая святость оборачивается вульгарным порно по государственным телеканалам; моя Утопия заражена опасным вирусом Эстетики. В ней нет места однобокому и посредственному behaviour расслабленной испражнившейся толпы, ведомой естественными физиологическими инстинктами.
Мне уже давно не помогает кофеин - даже внутривенно, - не осталось способов поддерживать себя в жизнеспособном состоянии; если задуматься и досконально исследовать все изнутри - то это мне, в принципе, и не нужно; периодически устаю от самого себя - что само по себе - поразительно, - пытаюсь смягчить собственное поведение (невероятно!) - но в итоге все так же скатываюсь на собственные стандартные уровни отношения к окружающим и к себе. Это не то, что я ставил своей первоначальной целью.
Моей Утопии никогда не добиться - и я никогда не позволю изуродовать ее приставкой "анти".
Поневоле становится смешно - это почти библейский сюжет; я - темноволосый, НЕморальный, отвратительный внутри - по общечеловеческим меркам, - и пугающий снаружи; Галатея и Пигмалион одновременно; мальчик на руках - светловолосое воплощение сакральных божественных смыслов и образов; мне осталось разузнать кратчайший путь до Преисподней - и моя миссия будет выполнена - можно будет подохнуть со спокойной совестью.

Не сметь предавать остальных тех других не имеющих прав расставаться с теми кто не виновен в происходящем посылать к чертям и ебаным хуям мешающих несомненно плодотворной деятельности
Возможно, я прав, возможно - ты прав, возможно, НЕвозможно, все теряется в сравнении с тем, что где-то изнутри коверкает процесс анализа происходящего; субъективность убивает любое мнение на корню, поведение ведомо истерикой по тонкому лезвию перемычки между неявными понятиями здоровья и НЕздоровья, созданному излишками медикаментов в крови и сумасшествием после прерванных трипов.
НЕТ.
Ты не знаешь, как это, ты никогда не чувствовал подобного, плазма твоего тела не обращалась огнем, а внутренности не скручивались в морской узел, кости бросали вызов и объявляли войну, кости бросались сведенными в судороге пальцами, выбивая отчетливые единицы, можно задумываться о чем угодно, это не будет помощью. Ничего не будет помощью, в карманах и кулуарах безответной ночи ты отчаянно ждешь рассвета, который разъест своими злыми лучами тонкую кожу, едва выдерживающую давление атмосферы, ты ждешь чего-то, что принесет хотя бы каплю облегчения, но ответствуют лишь оборванные стены, с которых посрывал обои, надеясь, что их темный цвет не будет так бить по нервам, но серый бетон стен вызвал лишь недолгий отток напряжения, которое со временем вернулось снова.
Тебе кажется, что минуты падают слишком долго, что песок давно истлел, но поднимая взгляд видишь, что прошло более двух часов, твое тело отказывается тебя слушать, за окном темно, но ты знаешь, что тебя обманывают. Тебя все кругом обманывают, записная книжка в телефоне пуста, редкие пестрые имена мелькают безотчетно и скупо, тебе нечего от них ждать. Это может казаться нестерпимым и болезненным, если не знать, что будет дальше.
Срезанные тобой с рук ошметки кожи на столе похожи на кожуру от вишни, это приводит тебя в восторг и ты начинаешь смеяться, пытаясь утешить свое одиночество, обнимая себя за изувеченные влажные плечи, твое эго отчаянно требует услаждения, ты раздеваешься донага и мастурбируешь перед зеркалом, царапая член ногтями, ты слизываешь собственное семя со своих пальцев и продолжаешь хохотать срывающимся голосом, звуки, рвущиеся из тебя похожи на звук, с которым по стеклу проходится наточенный скальпель, очень скоро ты обнаруживаешь себя лежащим на полу, уже изрядно замерзшим и лишенным всяких сил. Твоя уставшая голова тихо просит покоя, ты пытаешься подняться, чтобы сварить себе кофе, но пол упорно притягивает к себе, и ты падаешь снова, сменив радость на отвращение. Ты плачешь истерически и тонко, как расстроенная малолетка, позорно размазывая слезы по испирсованному лицу, твои глаза болят от непривычного напряжения, слезные потоки раздражены, любая жидкость в глазах вызывает безумную нестерпимую резь, из-за чего хочется рыдать еще дольше. Ты выламываешь перед зеркалом пальцы, избиваешь его поверхность, но оно не поддается, забрызганное спермой и кровью. Ты прекрасно понимаешь, что представляешь собой отвратительное зрелище, это доводит тебя до исступления, ты поспешно красишься, оставляя явные плотные пятна от тонального крема на скулах, рисуешь вульгарный и кривой контур губ, из-за чего становишься похожим на потасканную шлюху, ты вновь хочешь себя, но выкручивающая боль снова настигает, бьет между ребер, из-за внезапного всплеска внутренней активности у тебя не встает, что доводит тебя до еще более странного припадка, ты забираешь волосы наверх, передумав, распускаешь их, в полутьме они кажутся тебе темными червями, ползущими в раскрытые раны на руках, в панике ты сооружаешь у себя на голове неумелую пародию на викторианские высокие прически, восхищенный своей смекалкой, меняешь шарик в монро со стального на черный и уродуешь лицо высоким румянцем на выступающих скулах.
При бледном цвете кожи ты кажешься смертельно больным, мечущимся в лихорадочной агонии, ты жалеешь о том, что у тебя нет дамских платьев, помогаешь себе руками, которые уже начинают отказываться слушаться тебя, прохладные прикосновения серебра колец к крайней плоти доводят тебя до исступленной дрожи, ты выкручиваешь кольцо в соске и громко, призывно стонешь, смешивая звуки своего имени с тяжелым дыханием, очередная эякуляция лишает тебя сил окончательно, не задумываясь об уборке, ты откидываешься на холодный ковролин, длинный ворс снова напоминает тебе о червях, ты затыкаешь себе рот, чтобы не закричать, раскрывшиеся рты на венах отчаянно просят добавки детскими голосами. Заправив новый шприц неоднородной жидкостью, ты впрыскиваешь ее внутрь себя, от одного лишь прикосновения иглы чувствуя поступающее к тебе тепло, через пару минут тепло возвращается в твою грудь, сковывая боль в опухшее кольцо плоти, позже пропадающее совсем, от вещества в тебе снова возгорается желание, едва знакомый голос в трубке, слыша твой сорванный уебанный голос, меняет вопросительные интонации на утвердительные, когда он врывается в твою квартиру, слишком громко дребезжа звонком, ты впускаешь его в квартиру, но не можешь больше ждать. Ты сбрасываешь его одежду на пол прямо в прихожей, позволяешь ему пройти в комнату, не снимая ботинок, ослабевшими пальцами толкаешь его на кровать, стараясь не смотреть на его лицо, ты не думаешь о возможных последствиях, о собственных ощущениях, стаскивая с него белье, он говорит что-то о том, что не ожидал твоего звонка, что кажется в условиях происходящего абсолютно несуразным, ты седлаешь его бедра и насаживаешься на него, взрываясь хриплым криком, ты двигаешься за него, ощущая в себе его присутствие, тебя не волнует его личность и его имя, ощущение своего НЕодиночество появляется на пару секунд, но тебе этого достаточно, он уже шумно стонет, вцепившись сильными пальцами в твои волосы, испортив прическу, все мышцы тела судорожно сжимаются, отчего становится еще больнее, твои мысли заполнены лишь единственным и реальным чувством, ты даешь себе волю, издавая развязные гортанные стоны, бранясь на немецком языке во весь голос, когда он кончает, опускаешься на него сверху, чтобы передохнуть пару минут, выкуриваешь несколько сигарет, он прекрасно понимает твое состояние, он сам пребывает практически в нем, на его венах -  несколько свежих ярких точек, он обнимает тебя за талию, сжимая до потери дыхания, кусает твои капризные губы, вы сплетаетесь языками, от его яростных ласк старый прокол рвется и начинает кровоточить, он выпивает твою кровь без остатка, ты целуешь его в щеку, покрытую небрежной щетиной, оставляешь на коже свой влажный след.
Он признается, что не помнит твоего имени, от этого тебе снова истерически смешно, он снова вплетает пальцы в твои волосы, приподнимается на кровати, заставляя тебя опуститься на колени, ты мгновенно понимаешь свою задачу, отвешиваешь пару незначительных саркастических фраз по поводу пары колец в его причинном месте, он заходится в неловком развязном смехе, ты нарочито небрежно и медлительно отсасываешь ему, но его рука вскоре задает свой собственный темп, к этому времени ты уже не понимаешь, зачем ты здесь и кто ты в принципе, ты не помнишь, кто он, ты не знаешь, как управлять собой и что полагается делать в подобных ситуациях, послушно сглатываешь его семя, за что он долго гладит твои ребра, позволяя тебе лежать на нем сверху, засыпая, твоя голова налита свинцом, а безразмерная пустота изнутри тошнотворно грызет остатки души, ты не даешь себе думать глупо и снуло, ты ищешь возможности сказать что-то вслух, но каждые две минуты твоя голова опускается, не в силах сдержать приступ, в конце концов он сжимает в руках твои плечи и дает тебе право отрубиться, закрывая глаза, ты шепчешь на родном языке что-то про вишни, про червей и про то, что тебе невыносимо, безумно, отвратительно, отчаянно больно...
Мальчик готов к тому, чтобы его распяли, он слишком расточителен, он не должен так легко и вольготно распоряжаться своим телом, его вечера не должны кончаться столь плачевно, естественно, он настолько целомудреннен, что не позволит себя трахать кому попало, но и его когда-то достанет эта боль наразрыв, его желания и предпосылки к тому, чтобы быть сильным, никогда не имеют успеха, они никогда не будут услышаны, потому что он боится лишний раз открыть рот с искренними словами, а не ядовитыми всплесками и предрассудками своего переходного возраста, он не привык к грязи и желчи, а его руки еще не чувствовали на себе прохладных незаживающих стигматов, я не могу вбивать гвозди в эти холеные ладони, я не умею крушить чужие произведения искусства, если ты позволишь мне создать себе такого же очаровательного мальчишку, как и ты, возможно, я последую хрестоматийным примерам. Я знаю, откуда брали лед для твоих глаз и кто топил его, чтобы они наполнялись слезами, я знаю поименно всех твоих родственников и всех твоих врагов, знаю, какова на вкус твоя кровь и какую цену ты отдал за то, чтобы остаться незапятнанным на засранных улицах безымянного мутного города.
Черное мясо и оставшиеся помертвевшие части смотрятся не так соблазнительно, как твоя небольшая и однообразная жизнь, как кожа на внутренней стороне бедер и развратный изгиб пухлых губ, как родимое пятно под ключицей и незначительность сказанных слов, как то, что ты видишь во мне, твое желание меня, следующий явственный и слабый сеанс возбуждения, я знаю все то, что ты хранишь под своим языком, я держу тебя слишком крепко, чтобы ты попытался сейчас уйти, я знаю цену жизни и я умею убивать, тебя никто не найдет, тебе не будет больно, мои обличительные уловки не приносят нужных результатов, я откровеннен до боли. Тебе уже нравится то, как я терзаю ногтями твою спину, моя манера целовать тебя, мое поведение и мой голос, чтобы понять это, тебе не нужно было признаваться и говорить об этом вслух, но если это невыносимо, то я не имею больше слов в лексиконе, чтобы описать происходящее четко, лаконично и внятно.
В твоих глазах мелькает упрямство и страх, которые заставляют отчаянно и исступленно желать тебя, во всех смыслах, но мне нечего ответить, боль в горле перерастает в ментальные внутренние кровотечения, и я уже подозреваю о том, что когда пожелаю обернуться и посмотреть, ушел ли ты - тебя уже не будет...

- Я знаю, где собрались посетители этого паноптикума, знаю, что скрывается в их глазах; позволь мне читать карту Преисподней по их векам; в их руках пляшут сумасшедшие огни, они плюют глупым неосознанным ядом; я заменяю сахар на фруктозу, счастье на героин, разговоры на книги, мои трамваи сходят с рельс, маленькие несмышленые мальчишки во снах плутают в заброшенных лесах, присутствие разума внутри меня - под вопросом; вскоре сам становлюсь суррогатом, симулякром того, что могло бы быть, если бы все было иначе, но здесь слишком много условностей, тебе не кажется? Мой бред преследования, бред величия, мои псевдогаллюцинации и окружающее меня пространство, расширяющееся и сужающееся с каждым шагом вглубь; кто-то хочет обмана и навязчивого пьяного внимания, но я не знаю его имени...
- Кофе горчит из-за восьми ложек сахара, я задумался, как обычно, пока пытался сварить его в лучшем виде, от такого количества сладости мое сознание замутняется, мне плохо, мне до сих пор плохо, потом мать сказала: тетка была шизофреничкой, и все мои проблемы - именно из-за непутевой наследственности, но я-то знаю, что нас всего лишь захватил вирус национал-социализма, вирус правды и категорической правоты любых принципов, трещина, прорезавшая лоб бюста господина Фюрера должна была еще тогда предсказать скорый конец, но я был слишком мал и не придал этому должного внимания; кажется, она была единственной, о смерти кого я жалел в принципе и на чьих похоронах не смог сдержаться, обняв себя руками и...
Я не признаю слабостей, я искореняю их, выгрызая из себя, вырывая острыми заточенными ногтями, я закрашиваю, стираю, я не могу этого терпеть; гарпун в самом сердце, глупые всхлипывания из глубин глотки, как можно это терпеть, как можно успешно не испытывать тошноты от одного только ощущения, когда слезы подкатывают к воспаленным глазам, как можно терпеть, как можно; -
Растерянно - это было слишком неожиданно, - прижимаю к себе мальчишку, вытираю кончиками пальцев его лицо, - ювенильная сакральность каждой черты - разумеется, тебе это можно прощать; разумеется, ты привык, что тебе прощают и расчитываешь на то, что так будет вечно; когда-то это сломит тебя окончательно и будет еще больнее, но ничего сделать ты уже не сможешь.
- Делай.
Естественно, что еще я могу сказать; температура неумолимо подскакивает - кажется, уже некуда, но собственное тело Продолжает Поражать; вроде бы, жарко; нет, не жарко, я ненавижу это все, черт возьми, избавьте меня от этого - нет, верните все обратно, я хочу острого прилива чуждой опеки над собой - какого черта, мне уже давно не пятнадцать лет, хватит меня трогать; ты можешь обнять меня, я могу тебе это позволить, можешь даже устроить сеанс показной нежности, я не буду против - черт возьми, я не малолетняя девственница, мои фетиши - жестокость и боль; нет, я не противоречив; я могу сказать тебе имена каждого, кто имеет различные мнения, я могу рассказать тебе все - но не буду; это лично, почти интимно, раздвоение личности - как касание пальцами натянутых нервов, как поцелуи в шею на рассвете, как попытки успокоить нездоровье любовника под одеялом - в его объятьях, - у меня богатое воображение, я могу представлять даже то, чего никогда не чувствовал и не видел...
Слышишь - я сорвал голос, не знаю, как, возможно - пытаясь докричаться до нервных центров внутри головы; знаешь, мне чудовищно больно в твоем присутствии, не знаю, почему, возможно - инфантилизм и виктимность давят на психику, возможно - я сам уже давно не отвечаю требованиям безопасности; не могу сказать точно; знаю каждую точку на растянутом полотне вязи иероглифов на плече, каждый символ арабески вокруг щиколотки, за тридцать два ебаных года я изучил себя сполна; "когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг" (с) - так оно и есть; кто бы остановил или хотя бы мог догадываться о моих намерениях; я сам обустроил все именно так - теперь могу с честью и гордостью пожинать плоды собственной паранойи и безумия, уютных и светлых в моем Замечательном Радужном Мирке.
Я хочу утонуть в делирии, я хочу передозировку - срочно, - еще быстрее; он смотрит вплотную, почти не мигая - что тебе надо, черт возьми, зачем ты так смотришь, не смотри на меня - я не идиот, чтобы показывать свое замешательство, но скоро меня охватит настоящая паника - малолетний дьявол, - не смотри! - кусаю губы, нервно - до крови, - зачем, зачем, зачем, что тебе надо - зачем...
- Я знаю, где собрались посетители этого паноптикума, знаю, зачем они прячут руки в карманах; мне нужно бежать, срывая с себя покрывала, одно за другим, пока на земле не окажутся все семь, а я не обращусь нагим; вместо этого напоказ выставляю собственное благоразумие, торгуюсь, выставляю на аукцион; меня покупает какая-то престарелая шлюха и вышвыривает из дома, вдоволь насосавшись моего почти подросткового негативизма; у меня кончились сны и больше нет никаких мальчиков, зато осталось немного мескалина и бутылка старого терпкого виски; я всегда могу вернуться, но не знаю, есть ли в этом смысл - вопросами смысла задаюсь все чаще, - вглубь, вверх, снаружи, назад... Не могу определиться с направлением..

Кровь имеет свой явственный запах и отличный от других привкус; у каждого - свой, но всегда невзрачный и неяркий; (c’mon Odete, sleep on my tomb - еще было время, когда часто задумывался о собственной смерти, так называемая "стадия номер два"; каждый день чувствовал ее приближение все более явно, составлял списки тех, кого хотел бы увидеть на похоронах, рисовал эскизы креста и подбирал подходящее кладбище, избавлялся от незаконченных дел, прощался со всеми, кому был небезразличен - это прошло, но привычка осталась - доделываю все до логического конца. Расстаюсь просто и громко. Стараюсь не распространять личную информацию, которая позже может пойти против меня. Все очевидно и слишком легко. После переезда из Мюнхена в Ганновер при малейшем дискомфорте на автомате думаю о том, что хочу домой - даже если уже дома; тоже привычка. Одна из тех, которые заедают до смерти и не отпускают даже тогда) - you’ll dance on my grave - you’ll fuck my soul - весьма неожиданно и до боли просто; может быть, если бы я знал твое имя, хоть немного из того, чем ты живешь, было бы легче - с другой стороны, какого черта я должен изменять собственным принципам, меня это совершенно не волнует, я не иду на сближение, я не хочу ничего, что может идти дальше постели; прекрати так смотреть, оборви странный зрительный контакт, он волнует меня, будоражит, от него мне плохо и температура - еще выше; please, please tell me, Odete - какой смысл в твоем поведении, чего ты хочешь добиться? - сколько осталось времени до теоретического взрыва, когда не станет ни этого, ни чего-либо другого, когда содержимое головы пропадет, а на его месте останется лишь неблагодарная пустая тишина? -
- Как быстро испаряется твоя самоуверенность. Это даже забавно, -
Мальчишка накидывается с ответным поцелуем - неумелым, но яростным - это заслуживает мало-мальского уважения - все схватывает на лету. В его возрасте я был таким же, правда учился не этому и учителей у меня не было - could you replace your lover with me? -
- Где дерзость? Наглость? Хамство? Остались только эти слезы. А я предупреждал.
Your hands are beautiful, Odete - беру его руку в свою, снова касаюсь губами, оставляя след от крови - какая неимоверная романтика, - я очень хочу упороться, чтобы не испытывать начинающих зарождаться чувств, это больно, это непривычно - я не стремлюсь... Я не хочу... Разве неясно? - I feel your hysterical jerking of my hips - да как же чертовски это больно! - ты снимаешь с меня эту чертову вату, как с тяжелобольного - очень неловкое и неуклюжее сравнение, но таких же точных не подобрать, - освобождаешь уязвимую размякшую кожу, даешь возможность выйти - и я, как последняя сука, этой возможностью не пользуюсь. И не буду пользоваться. Зачем? Я хочу домой.
I’m trying to believe you, touching your lips - прижимаю палец к его губам, призывая к молчанию - разве ты думаешь, что все так просто? Как вообще можно лелеять в себе подобную надежду? - я давно отказался от нее, продал за бесценок, знаешь, я бы многое сейчас отдал за то, чтобы мне подарили цветы - просто так - может быть, даже кто-то незнакомый - разумеется, завтра я пойду и куплю эти чертовы лилии сам себе, но ощущение будет уже не то - да, подобное не чуждо даже мне, - чувство, похожее на то, что возникает, когда при выходе из транспорта подают руку, когда в студии внезапно пропадает хамство и панибратство - и много, много, еще больше - но так редко; постоянство невозможно.
- Как ты себе это представляешь?
Ни на кого полагаться нельзя; это бывает рвано - сильно - страшно - ты же знаешь, - I want to try to understand where the joy starts n fades - мне хочется отдохнуть, я просто очень сильно устал, - пальцы мальчика в волосах - мне хочется спать, я слишком устал - опускаю голову на его плечо - touch me but now let me lose myself - ну же. Я требую того же, что и ты - пусть не так явно, но, в принципе, довольно прямо и откровенно.
Такое чувство, что случайно дал волю всему, что внутри - надо запомнить, что так поступать нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Особенно - с несовершеннолетними на коленях.
Сбитая ремиссия и шизофренические припадки - каждый вечер - миниатюрное freakshow за тяжелыми дверями обыкновенной квартиры. Не смотри на меня так... Не смотри. Черт возьми.

В сияющем проклятом круге не остается времени на отсчет времени; темноволосые нимфы по разным углам сознания стремятся к абсолюту, уродуют друг друга аккуратной акупунктурой, не считаясь с основными ее положениями; где-то в центровой точке происходит революция, ты слышишь? Ты слышишь выстрелы, крики, бой колоколов; нет, разумеется, это все лишь в моей голове, но если напрячься, то есть возможность когда-нибудь...
(Хоть когда-нибудь) Я чувствую твою полуулыбку во рваной полутьме; что бы ты ни говорил и какие бы поступки ни совершал, я все равно буду неизменно чувствовать твой возраст, все равно буду чувствовать себя хотя бы ментальной доминантой; лучший выход для такого, как я, верно?
Здесь слишком холодно, пальцы замерзают, слишком жарко - скоро потеряю сознание от теплового удара; мне надо скрыться, спрятать себя так, чтобы никто и никогда не нашел, чтобы никакие посторонние малолетки не нарушили мой покой; где мой хрустальный гроб? Где чертовы вороны? Их отсутствие - еще одно доказательство бессмысленности детских фантазий.
Каждое клеймо горит огнем - разве причина этого не очевидна? - разве все это так сложно, разве трудно врубиться, понять раз и навсегда, что движет тобой, что движет мной, что происходит в принципе - в этой стране, внутри этой головы, в этой квартире, в этом опиумном воздухе; если ты хочешь, я могу помочь - когда буду в достойном состоянии духа; oh, Odete, - на что еще мне надеяться, чего ждать? Кого преследовать? Ты разбираешься со своими проблемами очень легко, как и все в твоем возрасте; а что делать мне?
Я чертовски устал - я чертовски болен - разве это не очевидно; посмотри на меня пристально - еще раз, - может быть, увидишь; сумасшедшие субпассионарные поступки, приближающие конец нации с каждой минутой; явственный и мягкий запах твоей кожи; мое безумие на кончиках пальцев - где-то за полкилометра до полной луны, развратно сверкающей на небе.
Мальчик пытается что-то предпринять, что-то сделать; я просто издеваюсь - прекрасно понимаю, что что бы им ни двигало, он все равно ребенок - и в конце концов придет именно к тому, что ему нужны покой, понимание и хоть немного ласки - если бы я был более терпимым, я даже не говорил бы подобных слов, но так получается... C'est la vie.
Сейчас, как это обычно и бывает, мальчик впечатлится настолько, что решит, что влюблен; этого мне точно не надо - лишние проблемы и лишние мысли, и тех, и других у меня в избытке; мне ничего от тебя не нужно. Я сегодня не в том настроении и не в том состоянии, чтобы что-то требовать; по-моему, это заметно.
Пользуясь тем, что так неловко и умильно обнимает за шею, продолжаю его инициативу - подхватываю на руки, поднявшись со стула, иду до комнаты - медленно; степенно; практически похоронная процессия в составе двух человек. Оно того стоит.
И вновь - здесь; на минуту остро колет мысль о том, что посреди кухни на полу валяется этот чертов белый халат, но с другой стороны - его можно поднять в другой раз, хотя эта мысль заставляет понервничать; что меняет место дислокации? Кровать в спальне или стул на кухне? Или я чего-то не знаю о твоих намерениях?; ты продолжаешь все так же улыбаться, мне хочется принять эту чертову трогательную позу эмбриона, обхватив себя руками, попытаться успокоить то, что внутри, успокоить налитую свинцом гудящую голову; особенно сильно это желание именно сейчас, на шелковых простынях под угрозой твоей улыбки и в полумраке, опускающемся на голову; от недосказанности тошнит, тело выламывают несуществующие судороги - на что еще мне расчитывать? - на кого... Что мне делать...
Все равно меняю позу; прикрывшись тонким одеялом, кладу голову на твою грудь; мне холодно. Нет, мне жарко. Я просто чудовищно хочу спать - опять. Не позволяй мне испытывать эмоции, ты видишь, к чему они приводят? Как это может нравиться?
Все хуже и хуже; я не знаю, чего я хочу - от тебя, мальчик; может быть, хватит и того, что я сумею на тебе выспаться; это, разумеется, в корне поменяет мое отношение к тебе, ха - я не хочу говорить. Я хочу молчать. А ты - поступай, как знаешь.. Я уже не услышу.

А на что надеяться? Все началось с конца; книги, стартующие со слов "он умер"; бесконечные блуждания в лабиринтах безысходности, черная депрессия, психотерапевты, прозак, нисколько не влияющий на внутреннее состояние - радикально. Просто. Против правил. Иногда кажется, что всем остальным все прекрасно помогает; один я - неприкаянный и обделенный; я выяснил компоненты эссенции, которую стоит принять внутривенно, дабы совершить самоубийство, но их названия слишком сакральны, чтобы произносить их вслух - особенно при детях.
Сопутствующие факторы очень просты - отсутствие признания и уважения, отсутствие допинга и денег; отсутствие отсутствия как такового; убивают не проблемы, а осознание их бессмысленности. Я знаю. Я чувствовал. Я настолько слабоволен и глуп, что никогда не завершал это чертово дело; никогда не доводил его до конца.
Было бы довольно колоритно и картинно - бросить мальчика на постели, как только заснет, отправиться в ванную и вскрыться, например - или невзначай перепутать дверь и окно; способов множество - от передозировки кетамином и до цианистого калия перорально, идя по пути beloved господина Доктора; как только узнал о его личности - еще в детстве, - перечитав множество книг, безумно взревновал его к простолюдинке Магде Квандт; если в его время существовали подобные Эрнсту Рему, то и мне, если бы был рожден где-то за семьдесят лет до реальной даты появления на свет, ничего бы не стоило увидеть его на митинге, подняться по карьерной лестнице и достичь внимание Самого Грандиозного и Тотального из всех когда-либо существовавших людей - сверхлюдей - уберменшей; во мне нет ни капли грязной крови, я практически свят, свободен от опасностей, связанных с появлением внутри себя нечистых рас; стопроцентный немец до мозга костей, надменнен и смел - до глупости и отвращения, бросающийся грудью на амбразуру ради лишь собственных - весьма сомнительных, - идеалов; легче пепла сигареты - практически неощутимо. Терпко. Тонко. Нежно.. (????)
Я проваливаюсь в приступы - с каждой секундой - уже два раза; не знаю, что думает мальчик - ты, наверное, часто видел подобное в метро, например; только там - люди с недосыпом - такие неловкие движения, когда засыпает, голова уже опускается и на критической точке поднимается вновь, как будто владельцу вкатили бешеную дозу таурина; может быть, сам поймешь, почему не рискую и не пускаю в себя лишние эмоции - из-за любого избытка теряю сознание на пару секунд - я обречен, мой чертов рок; я просто НЕ ИМЕЮ ПРАВА на то, чтобы чувствовать - это НЕвыгодно, НЕразумно и НЕкрасиво.
Знаешь... Слышишь... Больно.
Маниакальная дрожь тела мальчика; от пропасти и бездны обратно - в полуреальность, - неосязаемость собственного тела - еще более явная, чем обычно; деперсонализация вернулась второй волной. Еще сильнее. Еще более резко..
Вплети в мои волосы древесные лилии; запечатай мои мысли, залей сургучом; сделай так, чтобы было еще больнее, чтобы осознание пришло обратно, ударило с новой силой, сделай так, чтобы было проще - я знаю, ты не сможешь. Замнешься и скажешь, что неподвластно.
Я редко напиваюсь, но когда это все-таки случается, обычно нахожусь в чужой компании - в большинстве своем, какие-нибудь левые любовники, - при превышении нормативной дозы пускаюсь в философский псевдоинтеллектуальный бред, затем размякаю в сентиментальщине и даже даю волю эмоциям - трогательно-позорно рыдаю на плече, внимая растерянным и неловким ласкам; я уже говорил, что от меня уходят? Под утро. Если бы оставались, я бы сошел с ума.
В очередной раз, вырубаясь секунд на пять, в полутьме под веками вижу яркие всполохи огней и собственное горящее тело; черт возьми, библейские наказания за случайные прегрешения становятся невыносимыми; они... преследуют... даже сейчас; не знаю, сколько времени, нет сил повернуть голову и взглянуть на часы; обними меня крепче, мальчик; мне чертовски одиноко в твоей компании этой ночью.
Я хотел бы нарушить тишину, но в этом нет смысла; развивать мысль? Нет смысла вообще ни в чем; показная бравада, устроенная тобой пару часов назад нисколько не оправдывает происходящее; это было интересно лишь в самом начале. Сейчас - выглядит лишь как искусственная искусная буффонада с целью привлечения внимания.
Разве оно того стоит?

Когда-то где-то читал просто потрясающую байку про идеальную смерть; какой-то поэт-декадент отравился некачественным кокаином - или просто перебрал с дозой - и умер во сне; не сказать, что стремлюсь приблизиться к подобным идеалам, но образ кажется весьма соблазнительным; in my little black dress I have come to confess; that defiance is not what it seems; у меня даже есть маленькое черное платье, которое периодически используют в съемках нерадивые модели; хочешь, я могу одеться женщиной, еще более искусно, чем кто бы то ни был; я слишком часто с ними общаюсь, я изучил все повадки, привычки, мелкие особенности поведения; I am covered in dirt and my fingers they hurt; from the women I’ve tried to appease - или хочешь, сам будь моей женщиной, я ничего не имею против подобного расклада, потому как в настоящем ты все равно останешься мальчишкой - знаешь, мальчик, нет ничего совершеннее нагого мужского тела, но у меня, как и обычно, свои представления об эстетике... Пусть сильные руки будут задрапированы в кружева, а плоский торс увит и исколот розами.
У меня нет идеалов, я давно отчаялся в составлении списков - что должны содержать в себе их образы, - у меня слишком много слов, они разлетаются в разные углы сознания, когда пытаюсь их собрать, ментальные барьеры смыкаются, доставляя почти непереносимую ментальную боль - неуправляемая и реактивная физиологическая реакция... I am soothing my soul with indulgence and gold; I will bury my face in your loins; отпиши мне индульгенцию, избавь от всех грехов, я приму католичество - снова, - я поверю в Бога, брошу drugs, брошу курить, приму нормальный вид, но, знаешь, даже после принятия полных мер по восстановлению остается что-то, что не изменить - никакими способами: истерическая подростковая надрывность недоломавшегося голоса. Клейма на теле - неумолимо напоминающие обо всем том, что было и чего больше никогда не будет. Поведенческие особенности и моральные заболевания - диссоциативное расстройство. Обсессивно-компульсивные и маниакально-депрессивные синдромы. Манеры и позы; я могу долго рассказывать о себе, подмечать каждую выдающуюся черту; то, как складываю пальцы, когда держу в них сигарету; то, как повышается голос, когда начинаю раздражаться; то, как веду себя, когда принимаю опийные; таких примеров - сотни; тысячи; I will master this dance with my cock in your hands; there's a slot in my back for the coins - свой чувственный смысловой эротизм, который придает ЛЮБОМУ сказанному мной слову определенный подтекст; пытаюсь улечься удобнее, но с учетом нового положения мальчика - ни черта не получается, - дыхание сбивается, резко хватаю его за руку, впившись ногтями в запястье - снова; there's a little black man in the palm of my hand, who keeps saying that fire will come - я слишком многого боюсь, я закомплексованный трус в стальном корпусе сверхчеловека; огонь? Скоро здесь будет огонь? Кто сказал... Кто сказал эту чушь... Расстреляйте его.
(В очередной момент краткого затемнения внутри головы; I have wandered this earth from the time of my birth, so my legs they are starting to numb; я снова замерзаю, не вижу выхода, не вижу помощи; чертов бедный мальчишка - я неуправляем. Неадекватен. Я могу сотворить все, что угодно; ты понимаешь это? Ты понимаешь?)
Безумно смешно и хочется разрыдаться, упершись лицом в его ноги; открыв глаза, я изучаю его лицо, эти чертовы тонкие черты, искусанные в кровь губы, капризный изгиб бровей; я видел таких, у меня были подобные типажи - но не с такими глазами; я могу показаться идиотичной романтической малолеткой, но это чертова правда... Я никогда не видел таких глаз.
In the heart of my soul I will make me a hole; just to marvel when evil comes out: я не удивлюсь, если у него внутри - чертова куча демонов, которые он не стремится выпускать наружу; я беспокоен, я высаживаюсь, меня трясет изнутри, разве ты не видишь, я устал предпринимать что-то самостоятельно, сделай уж что-нибудь сам; let my silence convey all the things I can’t say, you can salvage my sex with your mouth...
Мы лежим в моей постели - нагие и с одинаковым перевесом в недостатках; ты недобрал пару лет до совершеннолетия, я откровенно простужен и болен; потрясающий маргинальный мезальянс; да черт возьми. Сделай что-нибудь! (My devotion is dead like the thoughts in my head; are we searching for omens to see?) Иначе за действия примусь я.

Разве в этом всем есть... Что-то?
Все теряется, пропадает; рушится - просто из-за того, что иначе никогда не было; и я не привык - к тому, что все стабильно; живу на вулкане с постоянным готовым запасом вещей, которые надо будет схватить и бежать, если земля снова начнет подозрительно трястись; самое удивительное - даже когда становится нестерпимо жарко и опасность чувствуется обнаженной кожей, остаюсь на месте, рискую жизнью - и не прогадываю. Я удивительно живучая тварь - несмотря ни на что.
Никогда не удавалось что-то с собой сделать, для этого мне не хватает отчаянья и резкости порывов; я слишком много думаю о последствиях; не могу смириться с тем, что растворюсь в небытие, пропаду; больше не смогу так же одиноко лелеять самого себя, ощущать собственное тело; заниматься тем, чем занимаюсь, видоизменяя окружающее пространство - на пару шагов приближая к несуществующему несоизмеримому идеалу; стоит лишь осознать бренность всех этих комических телодвижений - и самосознания поубавится в разы; как сделать так, чтобы все было проще?; как сделать так, чтобы обрести... что-то, чтобы жить не ради себя? Я не готов жертвовать своим образом жизни, своими привычками, поведенческими особенностями, но тем не менее; да, мне надо всего и больше... 
Мальчик странно скован; напряжен более, чем нужно; чем полагается в моем обществе; знаешь, я могу счесть это за оскорбление - несмотря на то, что твои руки активно блуждают по телу; в детстве мы называли это "игрой в слепого" - подобные занятия прекрасно помогали сглатить пубертат; даже если пальцы со временем полезут не туда, это не будет ошибкой игрока - у него завязаны глаза и он ничего не осознает, - но всем и каждому понятно, что дело не в темной ленте, перекрывшей возможность видеть, а в том, что будь он даже без нее - полез бы туда же. Когда повязка на глазах - это простительно.
Грандиозная логика, правда?
- Тебе хочется скорее избавиться от моего сознательного общества?
С усмешкой; мог бы сказать еще что-то в таком же духе - например, что хуй заснешь, когда твои плечи явственно пытаются порвать ногтями; или - что не собираюсь спать в его, мальчика, обществе - но, как ни странно, никакого дискомфорта ни по тому, ни по другому поводу не испытываю; вероятно, потому что его инфантильность бьет по карме сильнее, чем хамство, и ребенком я его считать не перестал; бьюсь об заклад, что в его возрасте меня бы это уже давно вывело из себя; сбежал бы - с удовольствием, бросив напоследок в лицо что-нибудь пренепреятное; что-то подсказывает, что так он не поступит.
По крайней мере, не сегодня.
Меняю позу, оказываюсь на одном уровне с мальчиком; тебе не кажется, что это нужнее тебе, а не мне?; почти насильно вновь усаживаю на собственные колени, обнимаю за талию; как бы то ни было, нам обоим одинаково одиноко этой чертовой ночью; кто бы мог подумать, а? Когда он цеплялся возле табачной лавки, явно не расчитывал на подобные сентиментальности; в его сознании все должно быть гораздо проще - и не стоит его за это винить... Но я все равно буду; хоть когда-то - виноваты все, кроме меня.
Притянув к себе, целую его в шею - долго и до боли медленно; в твоем возрасте люди еще не умеют ценить подобное внимание, предпочитая его быстрому и надежному перетраху; а это не дает никаких перспектив и смыслов. Верно? Я правильно читаю твою логику?
Но.. Меня напрягает все это; мимолетные касания, мимические изменения, ужимки, прочие мелочи поведения; не смей ничего надумывать. Не смей. Никаких перспектив. Со мной - никаких и никогда. Даже для таких очаровательных малолеток. С другой стороны - еще совсем недавно сам сказал, что не выпущу из квартиры, если только попробует остаться, - свои обещания привык выполнять, так что торчать здесь вдвоем нам еще долго... Мальчик, а мальчик? Ты поддаешься дрессировке?
Я могу сделать из тебя кого угодно, если сам пожелаешь; в противном случае будешь валяться здесь домашним животным - не приносящим пользы, в принципе, не особенно задевающим основную сферу деятельности - бесполезным. Абсолютно.
Я слишком много думаю; мальчишка ежится, беспокойно озирается из стороны в сторону; вот ты какой на самом деле... Это даже забавно.
Сжимаю руки на его талии;
- Кроме нас, здесь никого нет. Не бойся.