===Начало игры===
Утро. Ясное утро. Ясное летнее утро. Так и хотелось кричать на всех углах, как хорошо, но девчонка не могла. Такие как она испытывают настоящие, подлинные эмоции, но они не могут позволить себе такую роскошь, как игра на публику. На искреннюю игру. Не могла она себе это позволить после случая в детстве…

Мисс Софи, а что мы будем делать сегодня? Я же уже умею обращаться в волка и обратно. Я уже умею контролировать инстинкты и прочее. Разве еще есть что-то, чему вы меня не научили? – девочка двенадцати лет искренне удивлялась. Ее Учитель разбудила ее в четыре часа утра и, крепко взяв за руку, повела в близлежащий лес. Девочка даже не подозревала, что ей предстоит самый сложный экзамен в ее жизни, в ее прошлом и будущем. Настоящее перестанет существовать, прошлое же… Прошлое умрет. Навсегда. Это будет уже не ее прошлое. Чужое и чуждое.
Моя дорогая, есть еще очень многое чему я тебя не научила, - как-то странно произнесла Софи и углубилась в лес. Лес был предрассветным. Если вы были в лесу перед самым рассветом, и если вы всматривались в малейшие изменения, то вы поймете чувства юного анимага. Высокие великаны-деревья величественно стояли, сгрудившись, но все же пропускали свет. Ранние птахи только начинали сладко щебетать о своем- о птичьем. Солнце вставало и лениво проглядывало между стволами деревьев.
Софи поставила девочку возле ствола дерева и пристально посмотрела ей в глаза. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего, и, к несчастью, юная ученица это знала. Девчонка хотела убежать, но Софи что-то громко произнесла на непонятном языке, и ноги перестали слушаться. В последующем девочка поняла, что это был синдарин. Но не об этом. Софи смотрела в глаза и прожигала взглядом душу девочки. Мир поднимался и становился неясно большим. Последним, отчаянным криком было: «Это не вечно!» И наступила темнота…
Очнулась девчонка уже в комнате, но не в своей. За столом сидела Софи, которой хотелось перегрызть горло, но нельзя. Она учитель и ей виднее. Ученица попыталась встать с кровати, но… она была волком. Вернее волчонком. И это было не простое обращение. Это был обряд слияния душ…
Софи стала называть девчонку Джокс. Зачем никто не знает. И ее в свое время стали кликать по-иному.
Джокс и сама не заметила, как ушла в тень и была вытеснена в собственное подсознание. А когда поняла, что случилось, то было уже слишком поздно что-либо делать. Контроль над телом был почти полностью потерян, и то, что раньше было в радость, сейчас угнетало и стало проклятьем. Девчонка стала узницей в собственном изменившемся теле. На первый план вышли инстинкты животного и его нужды. Она же могла всего лишь смотреть и запоминать. Правда, иногда, очень редко, ей удавалось перехватить контроль над телом, но это было очень сложно и с каждым разом получалось все хуже и хуже. Но Джокс не оставляла своих попыток. Сколько раз произносим мы фразу "Будьте осторожны со своими желаниями, они могут исполниться", но все равно желаем. Джокс всегда хотела стать животным, и теперь она должна сама расхлебать всю эту кашу. Тем более что она буквально собственными руками отобрала у себя мечту, а именно, свободу, когда согласилась учится у Софи. Именно, по этой причине она когтями и зубами цеплялась за свое прошлое и пыталась вернуть себе контроль над телом. Получалось очень плохо, но она не отчаивалась и не сдавалась. Она не из слабых…
Ты сможешь ее вернуть? – обеспокоенно спросила Софи у непонятного человека в черном.
Да. Но… она уже не будет прежней. Ты это понимаешь?
Раз говорю, то понимаю! – нетерпеливо крикнула Софи, и волчонок, проживший «в шкуре» около года отключился. В теле маленького волка почти не осталось человеческого стержня, поэтому волк щетинился и сопротивлялся, когда его скручивали.
После окончания исследований был долгий, мучительный ритуал. Каждая клеточка тела перестраивалась, каждая косточка крошилась в пыль и собиралась вновь. Если бы ей сказали, что возвращение в человеческое тело столь болезненно, т она бы навсегда бы осталась животным. И плевать на то, что она, как таковая, перестала бы существовать. Если бы страдало только тело, то она бы еще вытерпела, но такое ощущение, что душа переплавляется с душою волка, что они становятся одним... существом. Я даже не могу описать насколько это болезненно и мучительно. Тело корежило и ломало часами, а она даже не могла ни плакать, ни кричать. Тело не слушалось ее, и она... они даже не могли выплеснуть свою агонию... Софи и этот мужчина надеялись, что боль отпустит прежде, чем девчонка сойдет с ума, но… все кончилось позже, чем она сошла с ума от боли и того, что ненавистное животное намертво вплавлялось в ее душу.
Джокс лежал на холодном каменном полу слабая, словно новорожденный ребенок. Нет, даже новорожденные умеют плакать, а она не могла. Впервые в жизни ей хотелось выплакаться, как следует, но девчонка не могла. Видимо, теперь и впредь, ей будет отказано в этой обычной человеческой способности. Животные не плачут...

Месье Д’Аве, бегите! Вы и так уже опоздаете. Я и сама справлюсь, - с почти материнской заботой произнесла Джокс и буквально вырвала из рук профессора книги, которые он впопыхах пытался аккуратно расставить по полкам. Адлер мгновение еще раздумывал, что важнее: совещание преподавателей или книги. Решив, что педсовет, он сломя голову кинулся на четвертый этаж.
Ох, уж этот Адлер! – причитающе подумала Джокс и поставила книги на полку. Девушка знала, насколько ее профессор любит книги и насколько бережно к ним относится. Девушке нужно было расставить все книги. После окончания учебного года книги, буквально, валялись повсюду, что порядком раздражало. Не только Адлера, но и саму Джокс.
Девушка достала из кармана плеер. Он был маленький, черный и с волчьим следом. Джокс включила его и стала наслаждаться музыкой. Своей любимой музыкой. У девушки не было особого предпочтения в жанре музыки. Она любила отдельные песни, а не певцов. Но конечно были исключения. Например, русская группа «Король и Шут» или японская группа «Versailles». Творчество этих певцов было излюбленным для Джокс. Так же она сама писала песни. Грустные и волчьи. Она записывала их раньше, когда была… нет. Не знала, что она маг. У нее сохранились записи. И вот теперь в наушниках играла именно такая песня. Сердце Джокс обливалось кровью, но лицо было абсолютно каменным, даже слегка улыбающимся. Джокс всегда улыбалась. Всегда. Даже, когда ей был тяжело и грустно, даже, когда она волк, она улыбалась. И улыбка не была натянутой, она была искренней.
Сначала Джокс боялась запеть, но потом ей стало откровенно плевать на крыс и летучих мышей, которые были соседями кабинета вампирологии, и она запела. Запела прекрасным, нежным и высоким голосом, каким поют только настоящие люди:
На чужих берегах -
Переплетение Стали и Неба.
В чьих-то глазах -
Переплетение Боли и Гнева.
Эй-ох! Взрезаны вихри узорами крылий.
В вое ветров мы слышали песни последних Валькирий!
Ей было все равно, что ее голос, хоть и в приглушенной форме, был слышен даже на первом этаже. Она пела, нет, не пела. Она жила этой песней! ЖИЛА! Каждая песня была ее жизнью. Пеня заканчивалась и последняя книга уже была на полке.
На Север, вы в сером, вы - звери, на Север... – последний протяжный звук в наушниках, и у плеера села батарейка.
Ну как обычно… в самое время! РИКТУСЕМПРА! – почти по волчьи рявкнула Джокс. Плеер тут же ожил, зарядился и был готов к дальнейшей эксплуатации . Джокс хотелось петь. Ей хотелось, чтобы ее голос из подземелий раздался даже крыше самой высокой башни. Чтобы все, абсолютно все узнали, что есть такой волчонок...
В наушниках снова заиграла музыка. Слов на музыки не было, Джокс они были не нужны. Она знала эту песню наизусть. Она закрыла глаза и запела. Сначала тихо, но все громче и громче:
I’m so tired of being here
Suppressed by all of my childish fears
And if you have to leave
I wish that you would just leave
Your presence still lingers here
And it won't leave me alone…
Джокс тянула каждый звук, надрывала связки, но она этого не чувствовала, просто не замечала. Перед глазами была огромная сцена, тысячи софитов освещали  ее тело в нежном немного готическом платье. Джокс закружилась в танце. Танец был похож на бурю, на что-то особенное, иное.
These wounds won't seem to heal
This pain is just too real
There's just too much that time cannot erase
When you cried I’d wipe away all of your tears
When you'd scream I’d fight away all of your fears
And I’ve held your hand through all of these years
But you still have all of me…
Опять голос выводит виражи красок звука, опять связки молят о пощади, но девушка безжалостна, воздух кончается, но никого этого не волнует. Джокс поет. Как бы сказали на вершине Олимпа: Богиня! Голос все явственней слышался на первом этаже. В кабинете над вампирологией были руны и там никого не было. И хорошо. А то урок бы еще сорвала.
Джокс кружилась и кружилась в вальсе ритма танго, пела и пела, нарушая тишину мрачности и немоты.
You used to captivate me
By your resonating light
But now I’m bound by the life you left behind
Your face it haunts my once pleasant dreams
Your voice it chased away all the sanity in me
These wounds won't seem to heal
This pain is just too real
There's just too much that time cannot erase
When you cried I’d wipe away all of your tears
When you'd scream I’d fight away all of your fears
And I’ve held your hand through all of these years
But you still have all of me
I’ve tried so hard to tell myself that you're gone
And though you're still with me
I’ve been alone all along
Последнее «о» было самым протяжным из всей песни. Конечно, в репертуаре Джокс были и более протяжные песенки и звуки, но этот был, пожалуй, самый сложный, потому что до этого не было подходящего момента для забора воздуха. Джокс опустила руки, которые были подняты к потолку, как к небу, и, опустив голову, медленно и плавно открыла глаза. Ее охватила тоска. Она стояла посреди заунывного кабинета с черепами, склянками, крестами и прочим, а не под открытым небом на сцене. С губ сорвалось опасное и отчаянное: «Raug!» что в переводе с эльфийского означает «денном», но иногда переводят, как «черт».
Подошла к дальнему углу комнаты и взяла оттуда черную акустическую гитару, которая томилась от скуки. Гитара это была не магическая, она была маггловской. Джокс еле уговорила Адлера взять ее с собой. Джокс уселась на учительский стол и слегка перебрала струны. Из-под ее обманчиво тонких пальцев полилась нежная мелодия. Мелодия стремилась вверх, но, встречая потолок, отскакивала в пол, стены и снова потолок. Люди, да и маги называли это явление эхом, но Джокс считала, что это непрекращающаяся борьба. Это, когда безграничная сила, сталкивается с непреодолимым препятствием…
О чём вы нам, вещие струны, споёте?
О славном герое, что в небо ушёл.
Он был, как и мы, человеком из плоти
И крови горячей. Он чувствовал боль…
Джокс снова запела, но уже тише и медленней. Песню эту она написала сама. Она напоминала ей про то что она навеки узница собственного второго «я».
Как мы, он годами не видел рассвета,
Не видел ромашек на горном лугу,
Чтоб кровью политые мог самоцветы
Хозяин дороже продать на торгу…
Напоминала эта песня о детдоме. О том, что там они были слугами, что они работали с малых лет, и тяжелый даже для взрослого труд не оплачивался.
Во тьме о свободе и солнце мечтал он,
Как все мы, как все. Но послушай певца:
Стучало в нём сердце иного закала, —
Такого и смерть не согнёт до конца.
И каждую ночь Джокс плакала. Хотя, нет. Это была не Джокс, это была просто девочка, чье имя кануло в Лету.
О нём мы расскажем всем тем, кто не верит,
Что доблесть поможет избегнуть оков.
Свернувшего шею двуногому зверю,
Его мы прозвали Грозою Волков…
Она верила, что победив в себе ненавистного волка, она победит всех и вся. О ней будут знать все, и все будут почитать ее, как война.
Он знал, что свобода лишь кровью берётся,
И взял её кровью. Но всё же потом
Мы видели, как его встретило солнце,
Пылавшее в небе над горным хребтом.
Песня напоминала ей про побег, про то что эту чертову каторгу она оставила, покинула.
Мы видели, как уходил он всё выше
По белым снегам, по хрустальному льду,
И был человеческий голос не слышен,
Но ветер донёс нам: «Я снова приду»…
Но… ведь было незаконченное дело. Нужно было найти ту, что сделала из примерной девочки психопатическую Джокс. И это стало ее целью...