Не стоит сдерживать эти чудесные звуки, что срываются с твоих губ. Их приятно слушать.
Получать удовольствие от того. что ты даришь его - он постиг это искусство когда-то давно, в другой реальности и теперь не собирался им пренебрегать. Ласкать столь поддатливое тело, чувствовать дрожь возбуждения, волнами пробегающую, ощущаемую кончиками пальцев.
Ты готов, мой милый? И бессовестно отстранится, легонько коснувшись губами напоследок. Поднялся легко, губы чуть припухли от прилившей крови. Развратен, чертовски развратен и не скрывает этого. Только что-то слишком много одежды на нем - неудобно. Туфли стянуты с ног  легко, как будто сами по себе. Плавным, тягучим движением наклонился, снимая с себя джинсы вместе с бельем. Зачем тут долгие стриптизы? Стриптиз хорош только если он моральный, ибо так по крайней мере не знаешь, что увидишь. Тем и опасен в общем-то.
Смущение? Откуда смущение? Его попросту не существует. И не потому что сам знает, что чертовски хорош, паразит, а потому, что нечему смущаться, не перед кем да и незачем. Оставим это дело юным девам, что смущаясь и краснея все же маструбируют в ванной.
А теперь от остатков этой глупой одежды мы избавим и тебя. Ловкие пальцы  завершили свое коварное дело, аккуратно стаскивая с ног парня обувь и все остальное. И в улыбке этой, на лице промелькнувшей есть доля восхищения. Сегодня я восхищаюсь тобой. Пустоту в душе заполняет огненный шар возбуждения и страсти, эта имитация чего-то более менее настоящего. Так можно представить, что вообще нет той пустоты и не было никогда. Давай Ди, представь, что этот мальчик значит чуть больше, чем значит. Представь, что он важен чуть больше чем важен. Представь и поверь.
Сейчас верю. Сейчас вижу.
Движения плавные, как перетекает, оказывается почти лежащим на  Малкольме, тихий стон срывается с губ. Человеческое тепло - универсальная панацея, тепло, отдаваемое добровольно.
Набросится на губы его почти с яростью, сминая любое сопротивление, почти причиняя боль своими поцелуями. Прикосновение обнаженной кожи вызывает яркие вспышки, что разлетаются по всему телу до кончиков пальцев, отчаянно заставляя хотеть еще. Сейчас можно сбросить все собственные рамки и пределы, отпустить на волю, то что живет в самом и тщетно жаждет успокоения.
Немного передвинуться, устраиваясь  меж его раздвинутых ног, прижимаясь, давая в полной мере почувствовать свое возбуждение. Видишь, как я хочу тебя?
Глаза еще более потемнели, хотя казалось бы уже дальше некуда, дыхание срывается в свист... Все тело в неимоверном напряжении.
-Сначала тебе будет больно... совсем немного и не долго... Я буду брать тебя резко, быстро... я хочу что-бы ты кричал... - шепот мимолетный на ухо, обещающий, угрожающий, почти нежный. Толкается вперед... первые движения всегда самые сложные... что-бы не сорваться и не причинить больше боли, чем собирается.

Жар, что сводит с ума, нашептывая о несдержанности, усыпляя самоконтроль, побуждает отпустить себя, не задумываясь. Это было бы слишком просто. Сейчас ты мой, полностью.  Замер. Замер, что-бы окинуть взглядом это прекрасное дрожащее тело под ним. Сам дрожал. От этого совершенного наслаждения, что волнами накатывало по всему телу. Его было слишком недостаточно.
Склонился, опираясь на руки по бокам от его головы. Да, кричи... знал бы ты, как мне нравиться это слышать, это доказывает мне, что я  нужен тебе сейчас. Пусть так.
Плавное движение бедрами и сам едва сдерживает стон, только сдавленное шипение срывается с губ. Сладость и чувство этой  пленительно-мучительной власти над этим юным сокровищем.
Сейчас ты зависишь от меня. Движения медленные, размеренные, в едином ритме: не замедляясь и не ускоряясь - что-бы прочувствовать до конца, полностью... каждое ощущение, что расцветает где-то там в голове, яркой вспышкой разливаясь по телу, слепит и полностью блокирует мысли.
Наклониться и снова захватить  тонкие губы в каком-то огненно смазанном поцелуе, выпивая стоны и заглушая заодно так же и свои.
Нету пустоты, нету больше пустоты. Можно я тебе поверю? Как верил когда-то. Можно я буду видеть в тебе своего Бога? Может ты переродился и вернулся ко мне? Мысли несвязные, отрывистые, чертовски отчаянные заставляют увеличить темп, врывается в это чертовски желанное тело резкими, быстрыми толчками. С губ срывается почти рычание, а вспышки этого иррационального, неправильного наслаждения опаляют  нервные окончания, заставляя перестать видеть, слышать, только чувствовать.
И это почти счастье. Собственное, ненормальное счастье, когда  нет мыслей, нет других эмоций, кроме этих. Вот ради таких мгновений  вообще стоит что-то делать. Что-бы на секунду поверить.
И плевать, совершенно плевать на то, что там, за дверью их кто-то может услышать, что кто-то может ворваться сюда и его самого потом  арестуют за совращение несовершеннолетних и приговорят к скольки-то-там годам заключения в Азкабане. Да плевать. Им нечего у меня забирать - все уже давно исчезло.
Сейчас... сейчас накатит эта последняя волна, забирая с собой все, смывая все чувтсва и мысли, оставляя только наслаждение. И я не хочу, что-бы она унесла только меня одного.
Движения становятся чуть рваными, неритмичными, как будто из последних сил. Раскрытой ладонью проскользить по груди, касаясь сосков, по животу, смыкая пальцы на возбужденном члене. Давай, сделай это для меня, малыш.
И вскрик, как-будто удивленный, выдох...а вдохнуть невозможно. Весь мир сжался вокруг - мешает дышать. давно уже нет чувства полета. Ах, если бы. Замер, прижимая к себе Малкольма... дрожь не покидает тело. И хорошо, на секунду так хорошо и спокойно.
Я мог бы тебя полюбить, мой мальчик, правда мог бы. Это не было бы сложно. Я даже смог бы стать твоим. Но мне жалко тебя.  Я сожгу тебя дотла и мне потом будет больно. А я больше не хочу боли, я устал. Так что просто будь и я буду.

Прерывистое тяжелое дыхание, бешено колотящееся сердце и слышно как в венах пульсирует кровь - состояние настолько знакомое.  Так любимое ранее, так  отвратительно далее и так странно сейчас.
Шепчешь? Что ты шепчешь, малыш? Не то, все не то... Если бы сейчас произнес  то самое короткое слово, то самое, которым называл меня когда-то, то, честное слово, я упал бы перед тобой на колени и стал бы снова собой. Но нет. Все другое. Это было слишком близко. Зачем ты даешь мне такую глупую надежду? Или ее даю себе я сам?
Я заблудился в лабиринтах собственного сознания и тщательно подавляемых чувств. А может меня смутили твои шрамы? Сбили с толку...
-Знаешь, у него тоже были шрамы. Так много. По всему телу. И я знал каждый из них. - я касался из губами, тщетно пытаясь излечить своими поцелуями, руками, мечтая о внезапном появлении целительской силы в них. Ведь то, что есть сейчас  - поздно. Он не мог понять говорит это или думает. Слишком расслаблен, слишком разнежен, слишком отпустил себя. Разве можно позволять вот эти тонким пальцам так беззастенчиво нежно скользить по собственной спине и волосам? Разве можно допускать, что-бы это  юное сердце билось почти в унисон с твоим и так чертовски близко?
Встань, черт возьми! Встань, обругай его, съязви как ты умеешь, убей все, до самой крохотной крупицы намека на хорошее отношение к тебе. Так ведь проще будет, если возненавидит, если  будет хотеть твоей смерти. А ты сможешь просто складывать губы в холодную, издевательскую улыбку при каждом взгляде.
Только это жестоко. Почему жестоко, если для других не было?
Заставил поверить. На крохотное мгновение заставил поверить, что не все прошло, что не все исчезло, что сам живой.
Уютно, правда уютно лежать вот так, чуть сбоку, не придавливая его своим телом, просто рядом. Дыхание постепенно успокаивается, ритм крови замедляется. И в сон не клонит совершенно. Сейчас просто хорошо и покойно. Можно я закрою глаза?  Закрою глаза и засну, а ты вырежешь мне сердце, что-бы я больше не был одинок. Забери себе мое сердце, ты сможешь играть им, любоваться  на закате солнца. Оно такое красное, оно такое прозрачное, оно такое пустое.
Неожиданная прохлада неприятно остудила кожу, поежился. Не люблю холод.
Легкий поцелуй на губах запечатлел, как благодарность, как восхищение, как преклонение. Расценивай как хочешь.
Легко поднялся с кушетки, с некоторым сожалением покидая теплое тело. Брюки найдены и даже одеты, но сигареты на глаза попались чуть раньше, чем успел их застегнуть. Сигарета в пальцах, знакомая и успокаивающая. Вопрос "Что теперь делать?". попрощаться и сказать "заходите еще?". Дитрих, мать твою, не строй из себя блядище - никто не поверит. Прогнать и пригрозить ...чем? Да чем-нибудь... Не вариант. как ты сказал? Просто быть.
Забрался с ногами на подоконник. поза - как в пафосных готичных картинках: одна нога полусогнута, другая вытянута и печальный взор в сторону стекла.
-Оденься. - тихо так. Думай, что хочешь, но я сейчас не гоню тебя, я не хочу что-бы тебе было холодно.
И тут же, неожиданно
-Обмани меня.

А что там, за окном?  Не видно, хоть и смотрит прямо туда. Там снег? Наверное снег, иначе почему  глаза тогда зажмурены в секунду, как будто от боли. Белое это так больно... Почему именно сейчас возвращается, пробуждается это психическое отклонение, эта болезнь, которую никогда ничем не вытравишь. Когда сильнее, когда слабее, но она порой превращает его в яростного монстра, готового убить всех и разрушить все. И когда-то давно, когда-то в той, другой жизни можно было забыть о ней, ибо он одним своим присутствием это убивал.
Сейчас же. Сейчас откинулся, опираясь затылком о стену. Глаза по-прежнему зажмурены, а в пальцах сигарета тлеет. Ей все равно. Что ей до дел этого мира? Что ей до переживаний сломленного человека с израненной душой и желанием забыться хоть ненадолго, плюнув на вечный пофигизм?
Я тоже хочу что-бы мне было все равно до такой степени. Можно наплевать на всех, кто вокруг. Можно напиваться в компании совершенно незнакомых и сомнительных людей до скотского состояния, можно сидеть в собственной маленькой, прокуренной сверх меры квартирке со скрипучим полом, зажав в зубах косяк и не замечать слез, что текут ручьями по щекам, когда  призрачные образы, вызванные долей наркоты в воспаленном мозгу начинают являться перед глазами. И зачастую ведь это те самые воспоминания, которые он не помнит, запретил себе помнить.
Почему не перерезал вены сразу же? Почему не вышел на трассу перед несущимся грузовиком? Потому что он хотел, что бы жил. А ты всегда делал, что хочет и только то. И вот теперь это играет с тобой не по правилам.
Шорох со стороны, приоткрыл глаза чисто инстинктивно, только что-бы посмотреть что происходит.
Ты идешь ко мне как хищник, как грациозный дикий зверь перед прыжком. Что ты хочешь? Вцепиться мне в глотку? Разорвать на куски и насладится моей кровью? Только прошу, вырви сначала мое сердце.  Я чувствую исходящую от тебя опасность. Опасность не для меня. я  давно уже ничего не боюсь, опасность же для тебя самого. ты решил что-то, что может тебя погубить. Это скользит в каждом твоем движении, в каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом вздохе.
И слова, слова что не до конца осознаются сразу, слова, что пугают, ибо хотел услышать именно это. Почти это.
Так нельзя. Ди, сделай что-нибудь, пока не стало слишком поздно, не становить отравой для этого парня. Не губи его окончательно.
Но слаб, слишком слаб. Слишком долго было больно, слишком много невидимых ран, что сам себе наносил день за днем, каждую секунду, каждое мгновение. Это как наркоману во время сильнейшей ломки предложить дозу, хотя врядли эти страдания можно хоть как-то сравнить со страданиями наркотически зависимых людей. Это намного сильнее, опаснее и сложнее.
-Я не хочу, что-бы ты становился им... я хочу видеть его в тебе и мне это почти удается. - тихо, как-то обреченно. Просто смотрит и курит.  А разговаривать не то что лень, а  даже каждый звук извлекается через силу. Как же хочется просто закрыть глаза и просто исчезнуть. - В тебе есть что-то, что заставляет меня относится к тебе не как ко всем.  К сожалению для тебя.
Зачем что-то таить? Ты ведь правда не хочешь уничтожить его, ты хочешь прогнать и никогда не видеть, тем самым спасая от самого себя. Но это нечто, оно не позволяет, оно приносит слабость, соблазн, иллюзию.
-В мире есть шесть или сколько там миллиардов людей, которые могут дать тебе тепла в тысячи раз больше чем я. Забудь меня, просто забудь. А еще лучше убей. Знаешь. что скандинавы считали, если  Бога будет помнить хотя бы один человек - то он будет жить. Так забудь же обо мне. И я исчезну.
И хочется поверить в это. Что Малкольм - последний из всех живущих помнит о нем, так пусть забудет. И говорит без мольбы, без просьбы, не стараясь вызвать жалость или сочувствие. Он говорит как есть.
Поавно соскользнул с подоконника, выбрасывая сигарету и неумолимо приближаясь.
-Забудь.
Шепот и ладонь сользит в растрепанные волосы на затылке.
-Забудь.
Шепот и губы захватывают его в беззвучной, невыносимой ярости.
Забудь.
В мыслях агония, в сердце агония, в душе агония.