Под Вальс Свиридова я возьму тебя под руку, усталую, белую руку, и в пару секунд одним барабанным ударом покажу тебе вид с Лондонского глаза, свирепый оскалившийся Лондон, холодный, надменный и такой же утомленный, как ты, и когда поднимется ветер - и тебе, как обычно, наскучит, - стены Рослинской капеллы упадут вокруг шумной волной запахов ладана и амбры, непередаваемая внутриголовная смесь, старая добродушная рыжая продаст нам билеты, и кто-то обязательно накинет сверху, когда твое дыхание сведет болезненной судорогой, следующим пунктом будут Северн-Котсуолдские гробницы, где, скрывшись от чужих глаз, спрятанный за полами моего твидового пиджака, ты сможешь услышать первородную тишину, прерывающуюся только четырьмя ударами - один отбивает сердце, второй отбивает сердце, два других - шумный треск коры замершего в безветрии дерева, я отключу все телефоны и порву провода, и под пестрым зонтом, который так тебе не нравится, ты, может быть, почувствуешь счастье, на пару секунд, но откроешь глаза.
Раз.
В Жестяном Королевстве жарко, и душно, и никак не открыть окна, но совершенно очевидно, что там снова война. Жестяное Королевство прекратило предпринимать попытки наладить внешнюю политику и решило уничтожить ее на корню, уязвленное до глубины души, истекающее бледно-розовыми соками разгромленное Жестяное Королевство бросает трубки и отмахивается ничего не значащими фразами, королевским жестом оставляя в почтовом конверте, пришедшем по почте, очередной комплект великолепно отточенных и отполированных игл. С намеком, проведенным многоточием - мол, Винс, если хочешь - можешь оставить на потом.
Винс явно не хочет оставлять на потом, Винс хочет поспеть к срокам, и когда его рукописи летят на пол от очередного не слишком аккуратного движения, он тянется рукой к первой, самой длинной, самой острой, самой тонкой
Два.
По привычке рассеянно улыбаясь продавшему сигареты киоскеру, по привычке приветствуя водителя автобуса, остановившегося по первому жесту, "and that's very nice, sir, isn't it?", и, выходя, подавая руку неопределенного возраста леди - по привычке, - "you're looking so great today, my pleasure", - она смотрит вслед, пытаясь понять, но, потратив на это с полминуты, поправляет бутоньерку, шляпку и удаляется степенно, аккуратно, как будто боясь оступиться.
Винс оступаться не боится - делает это с исключительным восторгом первооткрывателя, на всякий случай прикрывая грудь рукой - особенно там, слева. Правда, через какое-то время это начинает мешать, и он, забывшись раскрывает объятья - для каждого, кто в этом нуждается.
Три.
В конце концов, Винс хорошо одет, не очень хочет есть, не мерзнет и не болеет, надел свой глупый голубой свитер - снова, - передумав, опять вырядился в полосы, раздражает больное небо над головой, и Винс, поднимая голову, дарит свою улыбку и ему - жмурясь от прямого света, закуривая на ходу, в его глазах гремит война, и разрывается воздух, и Жестяное Королевство отчаянно трясется, прося кого-то о помощи - и Винс, как почетный принц-заместитель, не может отказать.
Поднимаясь шесть пролетов медленно, держась за перила - трезво оценивая каждое выполняемое действие, - с собой, на всякий случай, полный аптечный набор: плитка темного шоколада, блистер успокоительных и четверть литра отборного, колючего скотча, - ключи, разумеется, в руке, и это было очень рациональной идеей, потому что спасать королевства не приходят, стучась сначала в дверь, - он долго, долго думает.
Я думаю о том, что иногда надо менять места проживания. Ненадолго. Они зарастают пылью. Я не люблю пыль. Она напоминает мне о смерти.
Я думаю о том, что смерть приходит в сюртуке, и ей надо обязательно предложить чаю. Если не поджимает время. Утром - кофе. Я думаю о том, что смерть любит кофе.
Я думаю о том, что господин юный принц наследник Янг не устроит ей торжественных приемов, если придется. В конце концов, я всегда могу заболтать, мне говорили - я могу заболтать любого, а когда она потеряет бдительность, просто увести на прогулку.
Но я не хочу и пока что не умею.
И - четыре! - открыв дверь под последний треск расслабившегося дерева, я точно знаю, куда идти - чтобы, аккуратно поставив ботинки в прихожей и повесив на вешалку пальто, через доли минуты лечь рядом, молча, взяв за руку неумолимо расстроенного юного принца наследника Янга, положив голову ему на плечо.
В конце концов, спасения королевств - особенно Жестяных, - никогда не проходят так быстро, как хотелось бы.

You're magnificent, almost brilliant. Разбивающийся фарфор, уродливый хрусталь, несравнимый с тонкостью костей коронованного принца. Раскрывая чары, обнаруживаю аккуратный серебряный венец на темных волосах - увитый омелой металл, настолько легкий, что, даже если бы он был настоящим, коронованный принц не заметил бы его присутствия. Единственная власть, которая не давит на плечи.
Коронованный принц, правящий своим Жестяным Королевством, прячется изнутри себя, кидает на пол вещи, коронованный принц нуждается в запертых окнах и имбирном чае, настоявшимся с пять минут в глиняном чайнике, четыре ложки сахара, и никакого омерзительного пойла, которое кружит голову, заставляя венец слететь на землю. Придвинув к себе пепельницу, стоящую на полу, закуриваю, выдыхая дым куда-то в сторону; простая закономерность - когда больно принцам, тогда больно и мне.
- Ты - самая большая драгоценность, которая у меня была, драгоценнее всех книг и всех цветов, драгоценнее всех слов и всей музыки, - я знаю, что его Величествам периодически хочется действий, а не пустословия, поэтому опускаю на его плечи хрестоматийную соболиную мантию, укрывая колени и шею, ту самую - с белым воротом и красным пологом, и если она не может дать тепла, не развеяться при неосторожном движении, если отвлекусь, то это всегда смогу я. Это - моя прямая обязанность. Охранять покой особы королевских кровей. - Многие не нуждаются в золоте, но от этого оно не теряет в цене, что значит в таких вопросах мнение очевидного меньшинства...
Стены медленно покрываются мягкой и плотной тканью, забивающей все трещины и дыры, она ползет завораживающе-степенно, становится так светло, что почему-то хочется спать; на окна падает тень тяжелых парчовых куртин. Тронная зала ослабевшего принца закрывается для всех, кроме свиты. На пару минут неуемный героизм может быть оставлен при входе, как пара лаковых перчаток. Это не принято, знаешь - выходить в высший свет в вещах, которые уже надевал. Поэтому, подумав, забываю, выключая телефон. Все мое время для принца, все мое сердце и все мое внутреннее, я могу подставить руку, могу подставить плечо - докуриваю, опустив окурок в пепельницу, - я могу очень многое, когда в этом действительно нуждаются.
- Я заберу тебя под поющее доброе солнце туда, где пахнет лилиями, а серебристая трава настолько мягкая, что можно ходить босиком целый день и забыть про обувь, и оранжевые облака, плывущие по небу, иногда бросают тень на деревья с багровой кроной, влажными и тяжелыми листьями, и там никого, совершенно никого не будет, пока ты не захочешь, пока ты не попросишь, там будет дверь и очень большой ржавый замок без ключа.
Где никто не посмеет оскорбить принца, откуда-то раздобыв те самые иглы. У принца на сердце - сотня заплаток, а пальцы устали штопать. Теперь этим займусь я.
Мягко целую в плечо и в шею, туда, где чувствуется интимный аромат принцевой кожи, избитой вредными привычками изнутри и снаружи, такой привлекательной и манящей, что хочется творить безрассудства, - в зале приглушен свет, и становится почти сумеречно, принц оглядывается нервно и странно, ему так надоело бежать - я понимаю, - я прекрасно понимаю, - сжимаю протянутую руку еще крепче, выжидая, долго и томно.
- Только поверь мне и, пожалуйста, скорее успокойся, у тебя в голове ужасный бардак, почти такой же, как и в квартире, - кладу ладонь на его лоб, прижимаю голову к себе, и мантия медленно сползает куда-то на пол, но это, кажется, сейчас не очень важно.

Слышен звон ружей и копий, сбрасывающихся на землю, но внутри Жестяное Королевство непревзойденно мобилизовано, как и всегда, как и каждый осторожный, полный сомнений и подозрений зверь, попавший кому-то в руки, я очень, очень плохой дипломат, и у меня никогда не получается уладить все конфликты до конца.
А побед в войнах не бывает. Каждая из сторон терпит сокрушительное поражение. Вне зависимости от раскладов.
Тронная зала сотрясается, рассыпаясь на куски, и под бесконечными тканями обнажается в почти непристойном жесте полная пустота, побитая звездной дробью, под какими-то углами переливающаяся сиреневым и синим, как хищная подводная рыба, и флуоресцентно-мерцающие пластиковые шары холодных дальних планет, млечный путь, бегущий дальше и дальше туманной нежной дымкой, продолжающийся вплоть до пепельницы, из которой расходится от не затушенного до конца окурка, бесконечно вращающиеся вокруг собственной оси хвостатые кометы, до чудовищного боящиеся наконец-то упасть и сырость наэлектризованного воздуха - практически подвальная, промозглая, пахнущая свежо, как из-под земли.
Где-то вдалеке взрыв сверхновой разворачивает вокруг себя новую галактику, и время летит так быстро, что вспышка проходит через пару минут.
- Отсюда. - Беру его руку в свою и прикладываю к его же сердцу, слышен нервный, неровный стук, раз, два, три, четыре, глухой и четкий, он заставляет воздух вибрировать, трясет унылую луну, всплывающую кверху, как поплавок, и еще пара звезд на несуществующем горизонте разрываются торжественным залпом, как открытая бутылка шампанского.
Снаружи правящая бал бюрократия закрывает лицо руками и раскачивается из стороны в сторону в своей миниатюрной психиатрической лечебнице, ценные бумаги покрывают ее тело, как бинты, и моих сил не хватит на то, чтобы вылечить мировую экономику, не хватит на то, чтобы помочь умирающей планете, хотя каждая ее судорога проходит через тело электрическим разрядом, не хватит на то, чтобы подарить тепло каждому страждущему, есть только одна квартира, маленькое пространство со своими маленькими законами, Жестяное Королевство, обитое суровой броней, и я буду бесконечно варить лекарства, мешать зелья, толочь порошки, чтобы заштопать каждую рану, чтобы облегчить восстановление, чтобы привести к окончательному выздоровлению каждый воспаленный нерв, каждую задетую клетку.
Я не смогу пойти войной, но смогу ее предотвратить.
- Здесь нет никого, кроме нас, мы - самые первые и самые последние, и любая из них, посмотри, твоя, - указываю пальцем на первую попавшуюся звезду, Эпсилон Индейца А, горящую так ярко, что кажется, что она воспалена, кажется, что она мечется в болезненной горячке, - Забери ее и носи с собой, тебе никогда не будет холодно, никогда не будет больно и страшно, никогда не будет одиноко.
Неосторожное дыхание отгоняет облако ближайшего звездного каскада, оно плывет вперед, расступаясь бережливо и вежливо перед тем, что впереди, после - смыкаясь снова, как перфектная регенерирующая система, морская звезда, струящаяся божественной энергией.
В прожорливых вакуумных пространствах все кажется мелким и незначительным, и тем важнее человек, который имеет право на посягательство - конечно, противоречит всем законам вселенной, всем ее моральным принципам, но мне это простят - я не делаю этого ради себя, никогда не делаю, - быть может, зафиксированная точка во времени, эта секунда, важнее всего, что произойдет на всю историю существования этой неудачливой галактики. Зачем тогда мешать?

Бесконечная черно-белая съемка, Феллини сменяется страшными кадрами "Андалузского пса", и я закрываю глаза ненадолго, чтобы это спряталось за чем-нибудь легким и светлым, Бастер Китон не улыбается, запрыгивая в автобус на ходу, Бастер Китон не улыбается, выпадая из окон и балансируя на натянутой проволоке, это было бы очень смешным, если бы не тонкие нервы, натянутые на поверхности его кожи, и кажется, что кожа нежнейшего коронованного принца точно такая же, израненная и напряженная до боли, страшно - щемит сердце, - понимать, что не всегда незамысловатые пластиковые чудеса из папиросной бумаги смогут спасать Жестяные Королевства.
Иногда придется брать в руки оружие, а я чрезвычайно плохо управляюсь с любыми видами боли, причиняемой насильственно.
- Расскажи мне пожалуйста, кто опять сказал что-то не так, - находясь в обществе бедного маленького принца следует тщательно отслеживать каждое слово, все те пути, которое оно проедает на своем пути, прежде чем дойти до адресата, иначе снова выйдет внутреннее кровоизлияние, такое чудовищное, такое пугающее, что впору самому сгибаться пополам, - А потом я сделаю тебе чаю, такого, какого ты захочешь... и я принес шоколад, целую плитку - одному тебе.
Я был бы очень плохим спасителем вселенной, я все перепутал в своей голове, все звезды и их скопления, все вихри и межгалактические вспышки, все дыры и прорехи, я могу повернуть не туда и сломать все напрочь, как то неловкое движение, когда, повернувшись, сшибаешь рукой книги со стола, нет - эта задача явно не для меня, но мне нужно понести ответственность, дайте мне понести ответственность? Это будет интересным, надеюсь, мы подружимся.
Мне не нравится, что он чувствует себя обязанным отвечать, этот уязвленный и сломленный принц, такой одинокий и такой несчастный, уже уронивший корону, медленно расплывшуюся невнятной дымкой, и я обнимаю его плечи, обнимаю его всего, чтобы развернуть квартиру обратно, затопив ее темно-зеленой морской волной, соленой и отчаянной, как мешочек со старыми драгоценностями, как упавшие банки со специями.
Я был бы плохим режиссером чужих сновидений, я все перепутал в своей голове, и мне нужен плот, но не хватит сил - поэтому пускай нашим кораблем будет этот пыльный продавленный диван, и звезды теперь не вокруг, но над головой - незатейливо потемневший потолок, кое-где провалившийся каскадами сочетаний и разлившихся блестящих пятен.
Когда-то я не смогу оправдывать чьих-то ожиданий, но мне нравится то время, в которое я могу улыбаться небу и гонять ошалелых голубей по улицам, в которое я играю с соседскими мальчишками в футбол - приходится поддаваться, но мне не сложно, - в которое я лежу по утрам в постели часами, задумывая новые дела, в которое мне можно то, что нельзя и можно то, что можно, совершенно очевидные солнечные лучи, которых так не хватает коронованной особи Его Величеству Кудрявому Принцу.
Где-то сбоку с набежавших туч в мое море падает пара чернильных капель, расплываясь серовато-грязной лужей, и я спешно меняю пейзажи, возвращая на свое место привычные стены Жестяного Королевства, и единственное, что позволяю себе - оставить чернильный дождь за окнами, темный и шумный, падающий сплошной стеной - здесь темно, поэтому тянусь за одеялом, упавшим куда-то на пол, и снова закрываю принцевы колени - хотя бы этот кусок ткани никуда не денется.
Ну и я, разумеется, я никуда не денусь, как преданная свита... Глажу кончиками пальцев его лицо, от скулы до подбородка и обратно вверх, может быть, это успокаивает? Я очень надеюсь..